КОНЕЦ ВЕЧНОСТИ
(рассказ)
1
– Может быть не надо? – спросила женщина.
– Как не надо! – взволновался мужчина, – я ведь уже договорился, и билеты
они взяли в театр!… На принцессу Турандот!
– Мне ужасно неудобно…
– Что неудобно? – рассердился мужчина, – что мы друг друга любим?… Да они
мои друзья и все понимают! я их еще с института знаю, когда они поженились…
Я им про тебя все рассказал, и смотреть на тебя будут только как на любимую
мою женщину, а не на какую-нибудь…
Они сидели на берегу небольшого городского пруда обложенного бетоном. Большую
часть его зеркала покрывала зеленая ряска. Где-то посреди зеленого пятна торчала
вверх блестящим на солнце горлышком полузатопленная бутылка – рождая смутные
жюльверновские ассоциации о терпящих бедствие мореплавателях. Несмотря на
отсутствие лавочек, место для многих вполне привлекательное – смятые коробки,
банки, бумажки, усеивали берега водоема. Они сидели на толстом бревне спиленного
тополя, пораженного древесной молью. Позади возвышалась довольно мрачная кирпичная
стена какой-то фабрики с высокими окнами и уходящими в нее огромными черными
хоботами труб, впереди, за неким подобием сквера блестели стеклами бетонные
инкубаторы многоэтажек, но в воздухе было разлито счастье.
– Правда, мне неудобно, – повторила женщина.
Лицо мужчины внезапно изменилось, стало жестким, губы сжались:
– Извини, у меня нет отдельной квартиры, – зло сказал он, откупоривая ключом
бутылку пива. – Тебе, пожалуй, надо было влюбиться в какого-нибудь нового
русского.
– Ну ладно, ладно, – тронула его за плечо женщина примирительно.
Несмотря на экологическое безобразие, которое его обычно так раздражало, мужчина
чувствовал сейчас себя счастливым. Он отхлебнул пахнущее рекой «жигулевское»
и положил руку на талию женщине, почувствовав сквозь тонкую ткань теплое излучение
ее тела. Три года упорной работы на выживание после «либерализации» цен, без
отпусков, в этом мегаполисе, где все будто специально подстроено противочеловечески,
противодушевно, высосали его, но теперь она возмещала собою все отсутствие
природы и прекрасного, даже отсутствие моря, о котором он всегда смутно тосковал
в этом городе и к которому прежде стремился, того моря, освежительная лазурь
которого придавала ему столько уверенности и сил, в которую он любил врываться
раскаленным и стиснутым злой земной жаждой телом, чувствуя в первый миг легкий
озноб как перед встречей с чем-то таинственным и непостижимым.
Он видел в ней метафору всего прекрасного в мире, хотя со временем начинало
казаться наоборот – весь мир был метафорой ее самой. Она и в самом деле была
необыкновенная, не походила на современных вульгарных молодых женщин: большие
деньги, иномарки, красивые шмотки не производили на нее повреждающего личность
впечатления. Их беседы напоминали бесконечное увлекательное путешествие и
поэтому за прошедший год все его старые друзья как-то отодвинулись в тень,
иные даже вовсе исчезли из его жизни… Он дожил до сорока, уже давно распрощавшись
с мечтой найти свою женщину, и вот вдруг привалило счастье! В то время (как
это, впрочем, и бывает), когда его совсем не ждали, когда у него уже семья:
больная диабетом жена, двое любимых малолетних детей, Анька и Васька, забавные
и беспомощные, которых надо кормить, одевать, отдавать им свое внимание, которые
без него пропадут в этом жестоком и равнодушном мире… А она молода, свободна,
умудрена опытом первой неудачи (недавно развелись) и у нее нет детей… Был
бы ребенок, было бы легче, это хоть в какой-то степени могло сгладить огромное
несоответствие их личных обстоятельств… Но о будущем, которое для их взаимоотношений
скорее всего сложиться неблагополучно он сейчас не думал, главным было настоящее,
оно было настолько прекрасным, что подавляло будущее какой-то вневременной
сверхреальностью, из которой рождается упрямство пересилить судьбу.
– Знаешь, ты мне сегодня снился, – сказала она, – будто мы с тобой должны
ехать на пароходе и я опаздываю… троллейбус сломался, я сажусь в автобус,
потом в какую-то машину, шофер не понимает по русски, везет не в порт, а на
вокзал… Я все-таки как-то оказываюсь на причале, а пароход уже отошел, и ты
мне машешь платком и улыбаешься… – она поежилась, будто от холода, и он крепче
обнял ее.
– Брось… говорят по приметам, если приснилось, то будет наоборот… Никуда мы
друг от друга не денемся, если не захотим… Я не хочу! Ну а тебе, конечно,
надо будет свою жизнь когда-нибудь устраивать… Ты тогда только скажи и я уйду…
Главное, чтобы без пошлости было, тогда все и останется, как бы навечно…
Ощущение ее счастья было более физическим, инстинктивным, чем сознательным.
Всеми силами она старалась бороться с ним, но не могла сопротивляться, сладостно
млела, испытывая ощущение надежности, которое давало его присутствие. «Но
что же дальше, что же дальше!… – кричало в ней что-то настойчиво, но теперь
доносилось откуда-то издали, все приглушенней… «Ах, сейчас все равно!» – ответила
она себе. Его рука давала ощущение покоя и блаженства.
Два неряшливых подростка расположились неподалеку, на берегу пруда, прямо
на земле. В руках у одного блеснула бутылка водки. Они громко возбужденно
гоготали и гвоздили нежный теплый воздух матюгами, и мужчине стало особенно
неприятно, оттого что сопляки хамски обсуждали именно то, чем он и его любимая
женщина собирались заниматься в ближайшие часы. «Все-таки мат убивает Бога»
– подумал он. Женщина была внешне совершенно спокойна.
– Пойдем отсюда, – предложил он.
– Зачем? – вздохнула она, – ты еще свое пиво не допил.
– Я на ходу… И к тому же, пора… – мужчина посмотрел на часы.
Они пересекли убогий скверик, дорогу с трамвайными путями, очутились на тротуаре,
по которому навстречу им вышагивала роскошная длинноногая блондинка, будто
с обложки газеты «Спид-инфо». Золотые сложные висюльки в ушах поблескивая
на солнце, покачивались и тренькали в такт ритмичному покачиванию бедер и
цоканью тоненьких каблуков, глаза с фарфоровым блеском были слепо неподвижны.
– Секс-танк! – усмехнулся мужчина, когда она прошла.
– Однако тебе она понравилась, – отметила женщина ревниво.
– Мне куклы уже не нравятся, – заметил мужчина, – другое дело в юности, тогда
был бы шок!
– Ладно, не притворяйся уж…
– Зачем мне тебе врать? Мне потому с тобой так и легко, что врать не нужно.
– А твоя эстонка?
– Ну, во-первых, это было достаточно давно. Да, она была красавица, но это
была не любовь. Комплекс какой-то, начитался в молодости романов Хемингуэя
и Ремарка, надо было прожить это в жизни: красивая женщина, красивый европейский
город с замком, соборами, бары с пестрыми этикетками бутылок… Прожил все это,
как роль отыграл, и вернулся к московскому двору с переполненными мусорными
баками, службой, беготней по аптекам за лекарствами для родителей… Да и она
к нашему роману относилась также легко. Друг другом мы на самом деле нисколько
не обольщались, сохраняли полную трезвость, она сама себя не раз гетерой называла,
а я нисколько и не ревновал…
Мужчина снова отхлебнул «жигулевского».
– Мне вообще кажется, что все мои женщины были как бы подготовкой к тебе.
Я, пожалуй, медленно созревал как мужчина (не физически, конечно) и только
теперь понял, что такое любить женщину… с тобой… – Ему нравилось говорить
ей о своей любви: слова были началом ласки, изощренной воздушной лаской.
Они вступили на широкую эстакаду через железнодорожные пути, выбухающую впереди
асфальтовым горбом, над которым стояли необыкновенно громадные башенные облака.
– Куклы меня теперь не интересуют, – продолжил он, взяв ее за талию свободной
рукой. – Ты соответствуешь трем условиям, за которые достаточно полюбить:
доброта, ум, привлекательность…
– Я вовсе не такая как ты думаешь, – покачала головой женщина, стараясь вырваться
из сладкого транса, в который погружалась, теряя волю, и что-то темное, бунтующее,
готовое разразиться слезами, кипящей смолой подкатило к горлу.
– Ты такая, – решительно махнул рукой мужчина. – Как-то так получилось, что
в моих женщинах всегда что-то отсутствовало… Если красивая, значит эгоистка
или стерва, если добрая – не хватало ума… Или, странное дело, если женщина
была умна, она меня не привлекала, а привлекали безмозглые куклы… Вообще,
в любимой женщине даже маленькие физические недостатки придают любви только
больше трогательности… А мне интересно с тобой и мне нравятся и твои волосы,
и твои глаза, и попа!… – мужчина шутливо тряхнул ее за талию. – Для меня ты
как храм, а то что делаю с тобой в постели – молитва, причащение…
Женщина неожиданно остановилась, отвернувшись взялась за невысокую сетчатую
металлическую ограду эстакады, по которой они поднимались, под которой убегали
вдаль в кубическую городскую перспективу железнодорожные пути и громко разрыдалась.
– Да ты что? – пораженно вскричал мужчина, крепко и мягко охватив ее. Он гладил
ее волосы, чувствуя, сотрясение хрупких плеч.
Глаза и веки ее покраснели, она осторожно, чтобы не размазать тушь, утирала
слезы.
– Ну что ты, что ты, малыш, – успокаивал он ее, – нам ведь радоваться надо,
что мы нашли друг друга, представляешь, сколько людей всю жизнь прожили, а
взаимной любви так и не встретили!… – И кто-то посторонний , вспомнив башенные
облака подумал в нем: «Будет дождь!».
– Ты и не представляешь, как мне одиноко! – прорвалось сквозь рыдания, – когда
ты уходишь…
– Да как ты можешь так говорить, я ведь с тобой! – вскричал мужчина, еще крепче
прижав ее к себе.
– Да, пока ты со мной, – всхлипывала женщина, а потом ты вернешься домой,
к семье, жене, детям, а я останусь… в пустой комнате…
– Я буду… я всегда с тобой, знай это!
– …а я хочу тоже семью, детей… мое будущее… – она залилась еще сильнее.
– У тебя все будет, – сказал он очень серьезно, – и муж, и дети… ты только
скажи, когда мне уйти, только слово, и я уйду, так я тебя люблю… Я ведь понимаю…
Успокойся, это глупо, ну зачем портить настоящее из-за того, что еще не наступило…
Я тебя люблю…
– Говори, говори мне это чаще! – она обхватила его шею руками и прижалась
к груди, всхлипывания ее стали реже, появились долгие облегченные вздохи,
а он обнимал ее, чувствуя, что превращается в уютный, надежный кокон, твердую
раковину, хранящую жемчужину… – Господи, как я люблю тебя!
Они не слышали прогремевшего мимо по эстакаде трамвая, из которого на них
смотрели десятки скучающих чужих и усталых глаз.
2
Дым уходил от заводских труб вверх, тянулся над крышами города наклонными
столбами и конусами, сливаясь с потемневшими облаками.
На шиферной крыше одной из пятиэтажек-хрущевок, давно подлежащей под снос,
возник из копоти черный черт и присел, нетерпеливо постукивая копытом. Почти
одновременно с ним, о другую сторону широкой трубы возник высоколобый ангел
в эфирно светящейся ризе, усыпанной мелкими звездами. Он стряхнул полосу копоти
с крыла и оно снова засияло белизной.
Черт покашлял, однако ангел молчал и смотрел вдаль, сложив руки.
– По-моему мы по одному делу с вами, коллега… – наконец начал первым черт.
– Вряд ли мы с вами коллеги, – ответил ангел, вздохнув, – но дело у нас, увы,
одно… Говорите…
– Ну да, ну да, по поводу этой парочки меня и послал сюда Хозяин… той, которая
сейчас в этом доме, под нами.
– Знаю, знаю – третий этаж, квартира тридцать один. С номером, кстати, неостроумно…
Черт хихикнул. – Кстати, а не хотите ли глянуть, коллега, чем они сейчас занимаются?
– в его когтистой лапе появилось кругленькое зеркальце, которое он услужливо
протянул ангелу.
– Я и без твоего телевизора все знаю, – усмехнулся ангел, отводя зеркальце,
– они спешат и каждый думает, что хозяева вернуться слишком скоро… Но к делу…
– Во-во-во, – засуетился черт. – Дошло до моего Хозяина известие, что опять
счастливый человек на Земле появился. Я имею в виду мужчину, о женщине того
не скажешь – она страдает и это хорошо… – В общем счастливый человек… это
непорядок! Этого мы в преисподней допустить не можем… наслаждение – пожалуйста,
но не счастье! За счастье надо казнить, пытать, бить, рвать, кусать, чтобы
человек потом десять, нет, сто раз его проклял! Такова наша позиция и таково
наше назначение. В жизни человека счастья быть не должно, а если есть, ежели
где-то мы и проглядели, то все равно пожалеет…
– Счастье быть может, – вздохнул ангел, – но наказать этого человека, к сожалению,
надо примерно. По нашему мнению, однако, по иной причине: самое священное
место в его душе заняла смертная женщина, он сотворил кумира, возвел ее на
пьедестал, посмел назвать ее именем Его!… Это грех, за который положено наказание.
Таков Закон!
– Великолепно! – ударил в ладоши черт, – значит в данном случае мы заодно!
– Цели разные, – поправил ангел.
– Ну ладно, ладно, – примирительно сказал черт, – главное, вы же не собираетесь
нам мешать?…
– Нет, – усмехнулся ангел, – я даже рад, что эту работенку мне не придется
исполнять самому, хотя мне и известны ваши методы…
– Да-да! – воскликнул черт, – мы тоже кое-что понимаем, у них видите ли то,
что люди называют «Большая любовь», такая видите ли бывает у одной пары на
тысячу, так вот это и прихлопнет их, точнее его!… Никаких дуэлей, наездов
машин, никакой патетики, крови, всяких романтических приемчиков – маленькая
пошлость сильнее всего! – черт захихикал… – Мы будем действовать через женщину,
она в нашем случае наиболее подверженное влияниям звено. Мужчина монолитен,
но его монолитность – фикция, оно основано на вере в нее, с мужчиной после…
– черт весело засмеялся: – А ведь как все просто! Не даром Хозяин учит: «Упрощайте,
упрощайте и еще раз упрощайте! И войдете в царствие мое!» И мудрецы нам помогают:
один низвел все до классовой борьбы, другой до полового сношения, – упрощайте
все до предела, до мертвого булыжника, которому уже молится полмира! – Надо
лишь усилить ее сомнения, тревогу, подсунуть ситуацию – всего лишь! – черт
весело захохотал, – у меня, кстати, есть и разработочка, не желаете ли взглянуть?…
Перед чертом возник телевизор, в лапе появился пульт дистанционного управления,
и сидел теперь черт не голым задом на шифере, а в широком комфортабельном
кресле.
– Я уже все знаю, – поморщился ангел, – в автомобиле с новым русским… смакуйте
детальки сами, – зашелестел крыльями и исчез.
– А я вот не откажусь! – оскалил сабельные зубы черт и нажал на кнопку.
3
……………................
4
Она вышла из машины с ощущением, что все пропало. «Но ведь ничего не изменилось,
– пыталась убедить она себя, – и я прежняя, и вот сирень и лавочка у моего
подъезда, и дом…» – и понимала, что врет: во всем окружающем, раньше таком
милом и радостном проступало теперь вызывающее тошноту гниение и ее мутило
от какого-то резинового запаха. Так радовавшее раньше разнообразие предметов
и ощущений теперь лишь раздражало: сирень увядала и засыхала, лавочка разрушалась,
дом осыпался от времени…
Войдя в квартиру, она кинулась в ванну, раздевшись стала под душ и долго намыливала
и оттирала тело, смывая и смывая пену, но ощущение вездесущей грязи не проходило.
Она вытерлась, чувствуя в себе звенящую пустоту, будто все что составляло
ее раньше, самые дорогие, теплые и радостные чувства, мысли, ощущения, богатство
их оттенков было выскоблено и выброшено в мусорный бак. Глянув на себя в зеркало,
она увидела бледное застывшее лицо, сквозь которое особенно явно проступили
кости черепа.
1999 г.
Дополнительная информация: |
Источник:
А. Абрамянц. “Любовь с третьего взгляда”(сборник рассказов) Публикуется с разрешения автора. © Амаяк Абрамянц. |
См. также: |
|