ПУТЕВОДИТЕЛЬ ПО ТИФЛИСУ. 1912 ГОД
За упокой души Вано Ходжабекова,
Пиросмани, Карапета Григорянца,
Етима Гюрджи, Гиго Шарбабчяна,
Кара-Дарвиша, Геворка Джотто, Бажбеука,
Каралова и других дардимандов
«Тифлисского ордена».
Самая большая и роскошная улица Тифлиса - Головинская. Если же мы последуем
за этим творением безвестного, но гениального художника и пойдем в направлении
его указательного пальца, то он поведет нас по кривым, узким и горбатым улочкам,
где у печали привкус вина, а время, подобно уксусу, выделяет из себя пузырьки
воздуха.
Посреди Тифлиса - Кура. На ней шесть мостов - Михайловский, Верийский, Мухранский,
Авлабарский, Метехский и самый значительный - Мнацакановский. Его построил
за двадцать пять тысяч рублей и подарил городу господин Мнацаканов. Это дало
ему право называться почетным гражданином Тифлиса. Говорят, что с этого дня
свои деньги он считал в единицах моста. «Сегодня на бирже я выиграл два моста».
Дочь он упрекал так: «На твои платья и шляпки я истратил шесть мостов». Он
лелеял мечту подарить мосты Санкт-Петербургу, Парижу, Лондону... Он поглаживал
свою бородку «буланже», воображая рядом с лондонским Ватерлоо мост Мнацаканова
- ух ты, хорошо!
Одной из наиболее важных особенностей этого моста было то, что под ним живет
Хечо Чопуров. Он родом из села Шиних. Когда он был совсем маленький, отец
- Чопур Етимов - рассказывал ему на сон грядущий удивительные истории, он
рассказывал то, что, по его мнению, должно было присниться маленькому Хечо.
Но рассказывал он только первую половину, оставляя Хечо вторую половину досматривать
во сне. И сын засыпал. Но он так никогда и не увидел того, что недосказал
ему отец. Потом, гораздо позднее, когда Хечо вырос и стал спать под Мнацакаиовским
мостом, он понял, что эта его жизнь и есть та вторая половина сна... Этот
мост над его головой, холод, которым веяло от Куры, отдаленные звуки и голоса,
не имеющие к нему никакого отношения...
Господин Мнацаканов! Господа! Живете вы уютно и благоустроенно. Вы имеете
все - что нужно и что не нужно. У вас, господа, есть теплое место, где можно
спать, деньги, еда... Вам, господа, и вам, господин Мнацаканов, не хватает
одного - несчастного человека, которому холодно, голодно, которому предназначено
самой судьбою быть несчастным. Вам нужен такой человек, чтобы ночью, сытно
поев и забравшись в постель, вспомнить и сравнить с собой. Такое сравнение
вам необходимо, чтобы полнее ощутить свою устроенность, свое довольство, свою
мягкую постель, свою здоровую, бархатную кожу, свое счастье... И этот человек
- вот он, Хечо. Пожалуйте под мост, и вы увидите его... У Хечо не было и не
будет ничего. Он отказался даже от своих желаний ради желаний других людей...
Даже то, что он не имел, он отдал первому желающему... Всю жизнь он мерз и
терпел неудобства. Хечо вручает себя вам. Берите - и вы почувствуете вашу
постель еще более удобной и вашу жизнь еще более обеспеченной...
Давление воздуха в Тифлисе 406.
Над купцом Тамамшевым оно равно 404.
Над Воронцовым-Дашковым - 308.
А над нашим Кара-Вурди - тысяча. Может быть, именно по этой причине у него
нет дома и спит он под открытым небом - чтобы хоть слегка уменьшить давление
свыше. Спит он где попало: весной в фаэтонах, зимой в банях Мирзоева, летом
в саду Муштаид...
Вурди презирает все - жилье, улицу, одежду. Но ведь надо же что-то носить,
и он надевает широкополую шляпу, украшенную куриным пером, а в петлице сюртука
вместо цветка у него - красная редиска. Где-то же надо поесть, и он продает
в духанах и во дворах свои мысли, придумывает тосты, одаривает речью надгробные
камни, вот так, например: «Бог да хранит убитых живыми». Над ним потешаются,
но слова и мысли запоминают, пересказывают своим женам и детям, начальству
и любовницам... И мысли и чувства Вурди становятся достоянием людей...
Вот какие слова бросил Кара-Вурди в ресторане «Бомонд» после торжественного
сборища «Кавказского отдела попечительства императрицы Марии Федоровны интеллигенции-поклонников
Вольтера» этим сытым, ковыряющим в зубах членам общества, этим поклонникам
Вольтера:
«Вы - наиболее яркие представители мещанства! Я назову человеческий гений
мыслью. Вольтер был мыслью, а не интеллигентом. И самые ярые его враги - это
вы, интеллигенты, дешевые потребители, паразиты, размножающиеся около мысли,
вы вторгаетесь в нее, поедаете и сковываете мысль. Вы, лицемеры, губите мысль
и делаете из трупа идол!»
За это выступление его месяц продержали в Метехской тюрьме. Сегодня он ночует
в фаэтоне Антона, и если вы не боитесь его острого языка, можете посетить
его...
Кинотеатр «Мулен-Электрик».
Когда на улице редеет толпа, музыка пианистки из «Мулен-Электрик» мадам Ауферман
выпархивает на улицу, и мадам знает, что она играет уже и для улицы... Этот
последний сеанс - ее бенефис, источник ее вдохновения, мгновения ее торжества...
Зайдем в «Мулен-Электрик» поглядеть на старушку Ауферман, а главное, на Таши,
безрукого художника афиш. Он и в самом деле безрукий, обеих рук у него нет.
«Бог прекрасно знает, что делает, - говорит Таши, - он не хочет, чтобы творил
кто-нибудь, кроме него. Он нарисовал мир и не хочет, чтобы ему подражали,
а то и что-нибудь поменяли. Бетховен был глухим, Гомер - слепым, а я - безрукий,
тифлисец Таши, единственный в своем роде. Он знает, что я тоже могу воссоздать
мир, и пожалуйста - отнял у меня руки... Ух, чтоб тебя! - И Таши скрежещет
зубами и воет, обратив лицо к небу, и проклинает бога. - Но я дерзаю рисовать...
Посмотрите - вот портреты Веры Холодной, Марион Леонард... ангелов моих с
длинными ресницами».
Таши расстилает на полу вестибюля «Мулен-Электрик» полотно, одним махом сбрасывает
туфли, хватает пальцами ног кисти, поигрывает ими и уверенно опускает на холст.
Он будто доказывает себе и богу, что руки человеку не нужны. Он принимает
потрясающие позы, ложится, переворачивается, танцует на афише, парит в воздухе,
то и дело вынимает ногой папиросу изо рта, другой вытирает пот и снова пишет...
В зале время от времени усиливаются звуки рояля и слышится постукивание костлявых
пальцев мадам Ауферман по клавишам. А когда там раздается взрыв смеха, вестибюль
кажется еще более пустынным, а одинокий Таши неким фантастическим существом...
А после работы, поздней ночью, он идет в кабачок близ Песков, прихватывает
с собой Кара-Вурди из фаэтона и Хечо из-под моста... Там Таши пальцами ног
поднимает бокал и пьет за свое безрукое счастье и за Тифлис.
Хотя между тостами он и скрежещет зубами, браня бога, но под конец, перед
сном - о удивительный мир, удивительный Тифлис! - плачет навзрыд: «Прости
меня, боже, пожалей и прости...» И крестится пальцами ног.
День и ночь течет Кура, кое-где робко, будто набросила на голову покрывало,
стыдясь торчащих из своего тела камней, а то вдруг шумно, с шипением, точно
кобылица с пеной на губах. Порой она замедляет свой бег, рассматривая черно-белые
мельницы по берегам, останавливается, прислушивается к звукам тара и кяманчи,
раздающимся из тусклых окон нависших над водой веранд, и даже возвращается,
чтобы опять вздохнуть под тихое бормотание Саят-Новы.
Кура течет. Ей безразлично, что в лицо ей плюют «Французское пароходное общество
Паке и К°», «Северное пароходство», пароходные общества «Австрийский Ллойд»
и «Германский Ллойд». Они выливают в нее свои нечистоты и приглашают тифлисских
миллионеров и князей в карнавальный рейс по Атлантическому океану на пароходе
«Глобус».
Кура проглатывает плевки и грязь, переворачивает отходы и с грустью сознает,
что ее хозяин - Тифлис, и она навечно прикована к Тифлису...
Прямо против церкви - узкий туннель для сточных вод, по которому можно попасть
во владения Бедо. Туннель вползает оттуда под церковь и выводит в иной, особый
мир. Другой мир в центре Тифлиса... Здесь собираются и направляются по туннелю
и Куре сточные воды. Но и канализационная вода тоже может стать водопадом,
вдохновенно зарычать и пролиться вниз...
Кочкочан - тифлисская Ниагара. Сточные воды со всего города: остатки супа
харчо, кровь забиваемых баранов, содержимое ночных горшков, слюна и мокрота
- все это притекает в Кочкочан и словно вдруг взрывается, с шумом низвергаясь,
бесстыдно обнажается, сверкает на солнце, демонстрируя свою силу и буйство...
Здесь растут поразительные растения - зеленые-зеленые, вьющиеся-вьющиеся,
переплетающиеся, густые-густые... Порой они кажутся ползучими существами -
зелеными ящерицами, зелеными червями, зелеными, переплетенными друг с другом
змеями, наполовину зарывшимися в землю, они кусают друг друга, убегают друг
от друга, входят друг в друга. Иногда кажется, будто у них шевелятся хвосты.
Они плачут, смеются, свистят, мяукают...
Наверху, в этих зеленых зарослях, скрывающих свет, стоит дом, в котором живет
Шушаник. В дневное время он вызывает смех, по ночам - страх и растерянность.
Дом словно зарос мхом, превратился в скульптуру. Растения из ущелья как бы
обвивают, закрывают единственное окно, чтобы скрыть от Тифлиса историю Шушаник...
Шушаник была простой девушкой. Она из окна смотрела на Тифлис и часами заплетала
свои длинные косы. Дай им волю, они бы отросли, спустились ниже пояса, добрались
до пят и дальше, сплелись бы с зеленью, растущей во дворе, с влажными и скрытыми
ее стеблями. И эти длинные косы, сплетенные из зеленовато-фиолетовых цветов,
черных трав, из темноты и стонов, заскользили бы вокруг стен, обвивая их тысячу
раз...
А если бы Шушаник распустила свои волосы, они бы обняли весь Тифлис, часть
их реяла бы над городом, подобно знаменам, другая укрыла бы все уголки и закоулки
- и мост Мнацаканова, и «Мулен-Электрик» и винные погребки.
Шушаник была простой девушкой, радостью старика отца, наивного и простодушного
учителя Габриела. Она училась в Верийском женском училище и влюбилась в молодого
члена товарищества «Союз-копейка» Гедеванова. Их венчание в церкви св. Карапета
походило на шепоты во дворе, где они жили.
Шушаник распускала свои косы, волосы скрывали ее тело, и она гладила их и
тело под ними. В теле Шушаник зачиналась новая жизнь...
Гедеванов был примерным мужем. Лицо его было таким четким и правильным, таким
твердым и завершенным, что ничего лишнего не могло на нем уместиться - ни
чрезмерное удивление, ни чрезмерная радость, ни чрезмерная грусть. Когда акушерка
мадам Ходжапарухова вышла из комнаты роженицы и безнадежно посмотрела на мужа
Шушаник и ее отца, Гедеванов с достоинством принял этот удар судьбы... И даже
когда заплакал, услышав весть о неудачных родах дочери, отец Шушаник, Гедеванов
по-прежнему продолжал сохранять неизменно твердое выражение лица. Но затем...
Но затем все стало очень непонятным. «У моего ребенка нет тела»,-заявила Шушаник
с просветленным и мудрым лицом. Как быть и что тут сказать - никто не знал.
Шушаник была счастлива и любила своего невидимого ребенка. Все было как у
людей. Она кормила его грудью, со спокойным и довольным лицом смотрела в пустые
пеленки, качала пустую колыбельку... Это казалось столь естественным, правильным,
приятным для глаза, что Гедеванов и Габриел то и дело заходили в комнату Шушаник
и заглядывали в колыбель и в кровать... Вызвали врача-немца. «Бывает... Душевная
травма. Нужен покой». Но Шушаник еще больше привязывалась к пустой колыбельке,
любила ее, говорила с ней, пела для нее. Она была счастлива, и это особенно
пугало родных. Пригласили психиатра Гоциридзе-Гомартели. Он задумался, поднял
вверх брови и произнес: «Душевного расстройства нет». Потом растерянно написал
несколько рецептов, посмотрел вокруг и вдруг порвал все рецепты и забормотал:
«В медицине подобного случая не было... Но кто знает... Может, здесь существует
некая правда... Она родила душу... без тела. А? Как по-вашему?» И ушел. И
вот тут-то сломалось лицо у Гедеванова, он испугался, что потеряет ощущение
прочности окружающего мира, и ушел, убежал от змееподобных растений, длинных-длинных
кос, зелено-синих талисманов и жены, рожающей души... Через несколько дней
скончался отец Шушаник,
Говорят, Шушаник продолжает рожать души... И Тифлис зовет ее «Шушаник, рожающая
души». Еще говорят, что она очень быстро ставит на ноги своих детей и отсылает
в кривые, горбатые улочки Тифлиса, в винные погребки, под мосты... И если
вы хотите поговорить с ними, повидать их, уйдите от дерзкого блеска роскошных
и сытых магазинов Дворцовой улицы, и все время следуйте в направлении указательного
пальца «хади по палцам». И не бойтесь. Откройте сердце, расскажите им о своих
печалях и горестях, будьте откровенны до конца. Но только не требуйте от них
ничего материального, не пожелайте товара, не добивайтесь предметов, не стремитесь
к деньгам, не говорите о деле: они не понимают реальности предмета, они не
ощущают прочности вещества, не знают о власти вещей. Если вы будете правдивы
и искренни, вы увидите их, и они вам скажут самую сложную и простую истину
- как быть счастливым...
| Дополнительная информация: |
| Источник: Агаси Айвазян. «Кавказское эсперанто». Повести, рассказы. Перевод с армянского. Издательство «Советский писатель», Москва, 1990г. Предоставлено: Ирина Минасян |
| См. также: |
|
Интервью Наталии Игруновой с Агаси
Айвазяном. |