ArmenianHouse.org - Armenian Literature, History, Religion
ArmenianHouse.org in ArmenianArmenianHouse.org in  English

Левон Осепян

АХЛАТЦИ КАРАПЕТ


Однажды в Тифлисе

Помню, как в детстве мы с отцом гостили у родственников. По обыкновению рекой лилось вино, стол был уставлен яствами, а в свободное от «пиршеств» время взрослые азартно играли в нарды* и спорили по пустякам...
С утра мы отправлялись в ближайшую столовую — отведать божественный хаш**. Вставать приходилось рано. Но дело стоило того... Там собирались любители хорошо поесть.
___________________
* Нарды — восточная игра.
** Хаш — кавказское кушанье из бараньих или говяжьих ног.
___________________

Уже при входе безумно вкусно пахло наваром и чесноком... Котлы, в которых хаш варился всю ночь, мигом опустошались.
В то утро мы не пошли туда, хотя и встали рано. Собрались и куда-то поехали.
Помню, что добирались долго. И мне — все было интересно. Тбилиси — вообще удивительный город. Сказочный город! Все необыкновенно в нем. И даже простой трамвай — не трамвай, а что-то яркое, красно-желтое и на колесах. Ну, а про балкончики, что внутри дворов, — говорить нечего. Все под открытым небом. И для всех! Мы только ступили на брусчатку двора, а уже с разных сторон полетели в нас шумные возгласы:
— Неужели Вано приехал?! Вай! Вай? Вай...
Что означает это «Вай! Вай? Вай...»?
Поди пойми... И восклицание, и удивление, и вопрос, и неприязнь, наконец, — все разом...
Мы вошли в большую и темную комнату. Почти пустую. В ней — два книжных шкафа у противоположных стен. И все. Давно уже здесь никто не живет, вот и лампочки нет. Отец приоткрыл ставни, и свет резко врезался в темноту, создав почти волшебный эффект: мириады пылинок, до того скрытые от взгляда, парили в луче, как вечность...
Прожитые годы эхом откликнулись в моей душе. Она затрепетала, и мне уже ничего не оставалось, как ждать какого-нибудь чуда. Я предчувствовал интригу, хотя не смог бы объяснить этого мудреного слова. Тайна витала здесь. И ждала своего материального воплощения...
Отец не спеша перебирал библиотеку. Давным-давно ему пришлось оставить здесь эти книги — так уж сложилась судьба. Жизнь у военного всегда кочевая. Впрочем, он и не хотел их забирать, так как твердо собирался вернуться в город, где провел свое детство. Не получилось. Теперь он перебирал книги, откладывая нужные для работы.
Я тоже не терял времени даром, подыскивая себе что-нибудь для чтения. Нашел «Порт-Артур» Степанова, что-то еще и вдруг... И вдруг из книг выпала тетрадка. Я и не видел такой никогда... На обложке было написано по-армянски. Всего два слова. Внутри же, на мое счастье, по-русски, только старыми буквами... Я попытался было прочесть страничку, но то ли почерк был неразборчив, то ли я еще мал — ничего путного из этой затеи не получилось. Все-таки я прихватил тетрадь, неслучайно же она выпала... К тому же — сама. И этот свет, пронизывающий тьму пустой на первый взгляд и таинственной комнаты...
Вот и решил я по возвращении тайком от отца — чтоб не отобрал — прочитать. Уж больно меня любопытство разбирало... Но домой мы попали не скоро. Заехали еще в Ереван, а когда все-таки добрались к себе, запрятал тетрадь подальше, чтобы взрослые не нашли, и вскоре забыл про нее.
Лишь спустя двадцать лет, разбирая по случаю переезда свой архив, я обнаружил тетрадь эту вновь...
Отец по моей просьбе прочитал армянские слова на обложке.
«Ахлатци Карапет».
А потом спросил:
— Зачем тебе это?
— Еще не знаю, — ответил я. И это было правдой.
Целый месяц работал я над записями безымянного автора. Никаких автографов он не оставил... А на мои расспросы, как тетрадь оказалась в нашем шкафу, отец ничего путного сказать не мог. Сам он ее туда не клал. И вообще, ничего про нее не знает...
Как бы там ни было дело, но записи оказались весьма любопытными. Судите сами...


«Ахлатци Карапет»

Февраль 1918 г.
Тифлис

Сегодня (число неразборчиво), как обычно, я бродил по городу. Мои коллеги по перу давно уже считают меня чудаком. А эти мои вылазки в город, по их мнению, дело и вовсе опасное... ладно, если надобность какая есть, а вот так просто бродить по городу целыми днями — БЕЗУМИЕ.
В Тифлисе и впрямь неспокойно. Меньшевистское правительство* «доживает» последние дни. В России революция крушит все старое! А у нас разгулялись бандиты, носятся по городу на фаэтонах, прохожих стреляют, всюду грабежи, насилие. Милиция** бессильна или прикидывается таковой... Город опустел.
___________________
* имеется в виду «Закавказский комиссариат» (ноябрь 1917 - март 1918).
** имеется в виду милиция меньшевиков.
___________________

Ну не могу я сидеть дома, когда такое творится за окном.
Когда случаются катаклизмы, никому ни до кого нет дела. Каждый спасает свою шкуру. Наживает свое добро, а я... А я хожу по улицам, вслушиваюсь в разговоры, смотрю на людей, на их поведение в обычных и «необычных» ситуациях, чтобы понять их мысли, их чувства — их жизнь.
Уходит в вечность какой-то прожитый нами отрезок времени, и я понимаю, что время это ускользнет, просочится сквозь память и лишь то, что я успею записать, есть штрих уходящей эпохи... Того, что уже не повторится...
Именно сегодня и произошло это событие, заставившее меня взяться за перо...
С утра бродил по Тифлису. У Винного подъема попал в перестрелку. Все врассыпную, а я — в духан*. Подвальчик был небольшой и уютный, а кухня — не из худших... духанов теперь осталось — по пальцам перечесть. Как тараканы, разбежались хозяева по деревням, до лучших времен...
___________________
* Духан — небольшой ресторан, трактир на Кавказе.
___________________

Присел за свободный столик, заказал вина, закуски...
Время тревожное — стараешься есть побыстрее, мало ли что случится? Я как раз принимался за цыпленка, как отворилась дверь, и свет ослепил меня. Место мое было не из самых удобных.
Я пересел.
Старик, каких много сейчас слоняется по духанам, еле ноги волочил.
Спускался медленно. Кряхтел. Ворчал.
Когда добрался до низу, оглядел все вокруг, оценил... и выбрал меня.
— Ах, ноги мои, ноги — совсем не держат...
И сел. На прежнее мое место.
Было видно, что у него ни гроша. Висели на нем лохмотья. Лицо заросшее. Волосы черные с проседью. Брови густые. И горькие-горькие глаза из-под них...
Он осмотрел меня. Потом стол. Взгляд остановился на бутылке.
Я сразу понял: старик этот немало историй может рассказать о жизни... И быстро налил ему вина.
Пил он с достоинством. Не торопясь, нежадно... а выпив, спросил:
— Как имя твое, добрый человек?
Я назвался. И предложил ему еще вина, пододвинул бутылку и закуску...
— Смотрю я, большой хлебосол ты! Видишь, у старика душа радуется!
Он и впрямь улыбнулся.
— Дорогой мой, если бы мы встретились раньше, в моей Армении*, когда у меня и дом, и семья были... я бы тебя таким вином угостил, такого барашка в твою честь зажарил! А сейчас... что я сейчас...
___________________
* имеется в виду Турецкая Армения.
___________________

Он пригорюнился, видно, вспомнил былое: дом, детей, родных...

Я попросил его рассказать о своей жизни, но он наотрез отказался вести о том речь...
— Что такое жизнь жалкого старика? Пшик! И все... Я вам про Карапета расскажу! Вот человек был...
Он почему-то разволновался, заерзал, глаза его повлажнели... Рука потянулась к вину. Я не торопил его, ждал, пока успокоится и начнет свой рассказ. И он ел и пил, словно сил набирался... Лишь выпив изрядно, начал старик свой рассказ.
Вот он, каким его я запомнил, а потом записал в тот вечер. И Бог мне свидетель, что все это правда! Старик же сказал еще определеннее:
— Пусть вырвут язык мой, если здесь хоть слово неправды...

Давно это было. И не поверит никто!
Жил на благословенной земле Ахлата один Карапет.
Богом клянусь, известный в наших местах человек был. А звали его Ахлатци, потому что из Ахлата он.
И странная судьба выпала этому Ахлатци Карапету...
Жил себе, никому не мешал.
Село наше Урдап, на земле Ахлата, богатым было.
И у него дом был, большой, места хватало. Все тут жили: и деды, и прадеды...
Жениться было собрался — семьей обзавестись.
Да налетели курды-разбойники.* Не свои... Не местные...
___________________
* Курды — народ в Турции
___________________

И откуда только они про Шушаник его пронюхали?..
Никто не знает...

Наутро прибежали соседи, сказали Карапету:
— Нет твоей Шушаник!
— Как нет?
— Курды! С собой увезли, а отца и всех ее братьев порубили...
— Спеши, Карапет, — женщины плачут...
Кинулся к дому возлюбленной — четыре обезображенных трупа.
Старая Шалва, мать, волосы рвет на голове. Остальные — плачут, раскачиваясь из стороны в сторону...
Карапет домой вернулся, ружье взял, кинжал... И вдогонку.
Полгода о нем ни слуху ни духу...
Объявился перед самой зимой.
Злой, оборванный, грязный.
Никому в глаза не смотрел. Людей сторонился...
Соседи вокруг дома ходили... Головой качали.
— Что с Карапетом нашим случилось?
— Почему не расскажет? Камень с души не сбросит?
— Тяжело одному с горем ночи и дни коротать...
— Почему из дому не выйдет?
Всю зиму пролежал Карапет на топчане.
Слова не вымолвил. Курил. Молчал. Курил. Молчал.
Уставился на потолок. В одну точку, и дым изо рта.
А в глазах...
А в глазах...
Шел Карапет по следу. Никак догнать не мог.
Увозили его Шушаник курды, будь они прокляты!
Что с нею будет?
Что с ними будет?

Пока село нашел, стемнело.
Могуч был Карапет — за версту видно.
А что теперь делать — не знал...
Вот и крутился вокруг, как лисица, вынюхивал.
И стыдно было, не по-мужски это!
А они как?! Звери! По-мужски разве?
Что теперь с Шушаник будет? Как вызволить!?

Ночью незаметно подкрался.
Ждал, притаившись, может, выскользнет...
Они и убегут!
Как только знать дать? Здесь он, ее Карапет нанаглядный! Здесь!
Ждет!
Ночь уходила... Собаки лаяли.
— Эх, луна, луна! Почему ярко светишь?
Почему тучи не затянули тебя?
Ночь уходит, что с Шушаник будет?
И подумать страшно...

Ворвался тогда в дом. Женщины крик подняли!
Увидал он Шушаник свою. Подхватил на руки и бегом.
Только отъехали, курды повыскакивали с ружьями, пальба началась.
— Помоги, господи! — шептала Шушаник.
Карапет же— молчал. Одной рукой уздечку держит, невесту свою обнимает, другой коня хлещет.
Тяжело ему, голодному, исхудавшему, под двумя-то... тащится еле...
У ущелья догнали их курды...
Закружил конь с беглецами, зафыркал от злости, зафыркал от страха...

Три десятка озверевших курдов налетели и смяли их...
Что они сотворили с ними, язык рассказать не возьмется!
— Ах, Карапет, Карапет, зачем мать тебя родила, чтоб ты вынес такое?..
— Почему не ослепли глаза твои? Не увидел бы моего позора...
И осталась бы верной только тебе, только тебе...
А теперь?
— Почему не ослепли глаза твои?
— Почему не оглох сразу?
— Почему не из железа сердце мое?
— За что, Господи, страдания мне такие выпали?.. Или я не раб твой, не слуга твой покорный?.. Не чту тебя разве?
— Господи!
— Почему не оглох ты? Не слышал бы грязных ругательств! Их звериных стонов, моих пронзительных воплей...
— Господи! Где же ты?
— Почему детей своих, благоверных, не защитишь от басурман? Или не видишь, что на земле грешной творится?..
— Почему глаза твои не ослепли? Почему не оглох?

Замучили ее до смерти, изверги....
На глазах его, Шушаник, любимую...
А он, на камнях лежал, связанный... и разорвать не мог пут.
Крутился. Кричал.
Его пинали, кололи ножами, ятаганами... Но не добивали...
Чтобы видел.
Чтобы мучился.
Чтобы смерть принял, как избавленье...
Когда его на край ущелья поставили, только и успел плюнуть беку в лицо — да сам вниз бросился...
Не принял Бог от него жертвы этой.
Карапет падал по склону так, что, весь израненный, застрял посредине где-то...
Когда очнулся — луна, и кто-то шепчет, шепчет на ухо:
— Карапет! Кровь за кровь!
Кто шептал, Карапет не знает. Про раны забыл, про боль свою забыл, Шушаник вспомнил.
— Кровь за кровь! Умру, но отомщу за тебя, Шушаник! За себя отомщу. За отца твоего и братьев твоих — тоже!
Как застонал он — все ущелье слышало.
Эхом отозвалось...
Взвыл, как зверь! Крикнул в ущелье:
— Кровь за кровь! — и потерял сознание...

Полгода не появлялся он на ахлатской земле.
Полгода в горах скрывался. Выжидал, вынюхивал, вылавливал... по одному.
Потом отвозил к тому самому месту...
Один Бог знает, о чем говорил Карапет с ними перед смертью.
По-разному они умирали: кто стоя, кто на коленях...
Полгода жил, как зверь в горах... только поймать его, убить его — курды уже не могли.
Ускользал, убивая...
Всех почти перебил... Горстка осталась.
Разбежались, как тараканы! Кто — куда!
А сам бек — в столицу подался, защиту искать у Султана от Ахлатци Карапета, гяура, безбожника... убившего сорок его родичей и до него — самого бека — добирающегося!
Недолго радовался Эдъяджит-бек кривым улочкам Инстанбула, пестрому и многоликому базару, морю Мраморному, Дворцам султана, величественному Айя Софие*...
___________________
* Айя-София — храм в Стамбуле.
___________________

Отыскал его Карапет, кинжал вонзил в самое сердце, по рукоять, а труп в море сбросил... Грязный труп в Мраморное море...
Постоял, постоял да ущелье вспомнил, залитое лунным светом, шепот чей-то, шепот... шепот...
— Вот и все, — сказал Карапет из Ахлата, — теперь и домой можно...
Это были его последние слова в ту зиму.

Пришел он домой, лег на топчан, уставился на потолок... Лежит и молчит. И так на лице все сказано. Но соседи ходят вокруг, любопытствуют...
— Вай! Вай? Вай...
— Что с Карапетом нашим?
— Молчит — почему? На людей не глядит? На топчане лежит, что — дел мало?

Рассказывал старик, будто всю жизнь занимался этим ремеслом, но я чувствовал: эту историю никто раньше не слышал, и, кроме того, я бы мог поклясться — многое из сказанного рождалось здесь же, под сводами духана...

А к весне слухи поползли...
Турки идут...
Резня будет...

Когда они пришли, Карапета уже не было в селе.
В горы ушел. Ружье взял. Еды побольше. И ушел...
Ворвались турки, перевернули весь дом, а Карапета нет!
Кто за смерть бека ответит?
— Сын где? — спрашивают у отца.
— Не знаю, — отвечает старик.
Голова с плеч.
— Сын где? — у матери спрашивают.
— Не знаю, — отвечает старуха.
Голова с плеч.
Никого не тронули в селе на этот раз, только родню Карапета. Вот и остался Карапет из Ахлата один-одинешенек на белом свете.
Узнал о такой беде он — чуть с ума не сошел.
Головой о землю бился. Плакал. Все себя проклинал! Судьбу свою несчастную...
— Господи, Господи... — вымолвил он напоследок да вдогонку!
Отыскал в горах тот самый отряд, поводил по тропам, в ущелье заманил и завалил камнями. Всех!
А перед тем, как камень свалить, самый первый, от которого все остальные лавиной скатятся вниз... вышел так, чтобы видно было, и крикнул во все горло:
— Искали, собаки?.. Вот я — Карапет из Ахлата!
И камень свалил...
С тех самых пор и стали его бояться!
Двадцать три года скрывался Карапет в горах!
Чего только не перевидел!
Со смертью в прятки играл. Ускользал от погонь и ловушек... Не человек — тень одна только... Никак не давался туркам!
Вот и стали там, в Истанбуле, большие начальники думать:
— Сперва один ружье возьмет. Потом, смотришь, и другие... оглянуться не успеешь, весь народ поднимется! Пора с этим Карапетом кончать!
Хорошо сказать, да сделать трудно. Подумали они еще да цену за его бедную голову назначили!

«Кто Ахлатци Карапета поймает и приведет — тому 1000 лир*! Тому, кто укажет, где скрывается, — 250».
___________________
* Лира — денежная единица в турции (1 лира = 100 курушам)
___________________

Написали на двух языках, развесили в деревнях.
Ходят грамотные армяне, читают, диву даются:
— Что это бедняга Карапет натворил такого?
— Дурак он и только!
— Вай, вай, вай!
— Совсем турки с ума сошли! Такие большие деньги за такую пустую голову!
— Карапет, Карапет, что с тобой будет?
Думали, гадали односельчане, что теперь с ними будет? Деньги-то большие... Вдруг кто позарится?!
А Карапет взял да сам пришел!
Увидел его сержант, один в участке был, закричал от страха:
— Уйди, Карапет! Уйди! Разве я тебе что-нибудь сделал?!
— Ах, Ахмед, Ахмед. Трясешься чего? Я что, убивать тебя пришел? За деньгами пришел.
Так и стребовал тысячу лир, обещанных за его голову.
Деньги беднякам раздал...
А сержант с этого дня рехнулся. Целыми днями комаров лупил и приговаривал:
— Ну, Карапет, Бисмаллах!*
___________________
* Бисмаллах — Именем Аллаха.
___________________

Такой вот славный был наш Карапет.
Жил на благословенной земле Ахлата. Никому не мешал. Ну и судьба же ему выпала...

Старик, рассказывая, разгорячился, речь его иногда сбивалась, он стал повторяться, но мне было интересно, и я даже подумал: какой неплохой сюжет для рассказа... А тут, кстати, старик упомянул прелюбопытный факт. Оказывается, Карапет этот — вовсе не мифическая личность, как я подумал вначале... и есть даже один документ, который мог бы подтвердить правдивость его слов. Это фото, сделанное в свое время заезжим специалистом. Оно было размножено в большом количестве экземпляров и продавалось в России, на Кавказе. По замыслу авторов этого предприятия, фото Карапета должно было «иллюстрировать» российскому обывателю «типичного» армянского четника*...
___________________
* Четники — участники вооруженной национально-освободительной борьбы партизанских отрядов (чет) против османского ига. Более правильно — фидеины.
___________________

На улице опять раздались выстрелы, потом топот сапог, и в подвал ворвалось человек пять в форме.
Облава. Искали большевиков. Их теперь постоянно искали.
Начали проверять документы. Особенно не церемонились.
Поставили всех к стенке. И грязными ручищами своими лазили по карманам, беззастенчиво обирая...
Кто-то возмутился. Его избили. Потом обозвали «красным» и пристрелили. А чтоб и другие не задавали «глупых» вопросов, объяснили:
— За оказание сопротивления властям федерации!
Старик и так с трудом стоял, ноги не держали, а тут еще выпил...
До него и не дошли, а он уже рухнул.
Толстяк из «этих» пнул его раз, другой... Чертыхнулся про себя да оставил в покое...
Потом они ушли...
— Пронесло, — вздохнул я. Не о себе беспокоился: у меня документы в порядке, а вот у старика их наверняка не было. Могли и пристрелить. Чего им стоит... К тому же эти «стражи порядка» больше походили на обыкновенных бандитов. Скорее всего они ими и были...

Народ, посидев немного, стал расходиться... Я между тем усадил старика на стул и стал приводить его в чувство.
Он застонал. С трудом открыл веки...
Узнал ли он меня в эту минуту?
— Вай, вай! Что делают! Разве люди это? Там резали — здесь стреляют!
Ехать к доктору он отказался.
— Вина налей!
— После Андраника*— продолжил старик свой рассказ, — не было в Армении такого героя.
___________________
* Андраник Озонян — герой национально-освободительной борьбы армянского народа против османского ига.
___________________

Что вытворял! Плакали турки. Тряслись от страха. А поймать никак не могли. Скрывался Карапет с друзьями в горах. По пещерам прятались. Много их было... кого без крова турки оставили, у кого родичей поубивали. Вот и уходили оставшиеся в живых к Карапету.
Однажды зимой решили в Истанбуле: сколько терпеть можно такое, кончать надо с Карапетом этим! Войска нагнали. Горы все оцепили.
Стоят ждут, пока Карапет с голоду подохнет.
«Туда»... соваться боялись. Обожглись уже. Скольких недосчитались. А четников нигде не видать. Вот и стоит охрана. Оцепила горы — мышь не проскочит. И ждет, пока Карапет околеет...
Ей чего. Стоит себе и стоит — время идет.
А продукты кончаются — исхудали четники, винтовку... и ту в руках еле держат...
Хорошо еще турки не знают толком, где укрылись они.

Но и в этот раз обманул Карапет басурман.
Прошел мимо поста, следы оставил... Турки и клюнули. Пошли по следу. А Карапет гору обошел и в тыл им вышел, на пост. А что ему двое сделают? Карапет одного стукнул, другому кляп в рот, на глаза повязку, мешок с едой на него нагрузил да себе еще один — на плечи.
Так и ушли... А турки с носом остались.
Капитан их, сдуру-то, стреляться хотел, да солдаты не дали...
Через это дело бросил он военную службу, в Европу уехал. В Монако, говорят, все состояние прокрутил в рулетку... а после и вовсе спился! И все через Карапета нашего!..
Много историй за эти двадцать лет было. Всего и не упомнишь!

К вечеру духан опять стал наполняться. По обыкновению своему, тифлисцы даже в это тяжелое время, закусив и выпив, заводили песнь...
Что жизнь без песни?! Душа праздника хочет!
Я любил вот так посидеть в духане, послушать пение этих людей, простых и искренних в своей грусти...
Но сегодня...
Сегодня пение раздражало меня... и еще это убийство... ни в чем не повинного человека. Безнаказанное убийство.

Я с трудом разбирал слова старика. Он рассказывал, откинувшись на стул, веки его слипались... Было видно, что он устал, и каждое слово давалось с трудом. Но он почему-то решил рассказать эту историю про Карапета до конца...

— Храбрее Карапета один Андраник был. Никого не боялся Карапет из Ахлата.
Все горы его были.
Все село.
И всем помогал он. Никого в обиду не давал!

Но случай один был...
— Все, пора с жизнью прощаться, — подумал Карапет.
Обложили его турки. Продал кто-то.
Кто — и сейчас неизвестно.
Зимой дело было.
Загнали его на скалу. Не проскочить теперь...
Покрутился Карапет, покрутился да провалился. Под снег...
Хорошо, метель началась! Следы замела...
Турки два раза проходили мимо! Все саблями кривыми да штыками тыркали... Вот один у самой его головы и прошуршал...
Он и струсил. Почему и сам объяснить не мог. Вроде и терять-то нечего. Ни жены, ни родных... Вся жизнь в горах. В схватке с врагом!

А тут предал кто-то. И турки идут по следу. И много их, а он один. И теперь ему не уйти.
Когда провалился он, метель еще не началась.
Турки бы сразу его обнаружили. Но Бог не захотел принять эту жертву и ниспослал метель.
Та скоро замела следы. И был Карапет где-то здесь, на скале этой, был, да исчез... Провалился сквозь землю.
Турки до ночи прокрутились: все саблями своими кривыми тыркали, штыками... да так и ушли ни с чем.
А Карапет, говорят, всю ночь просидел, боялся шелохнуться... А утром снег разгреб, по сторонам поглядел — нет никого и бегом...

Вот так избежал Карапет смерти! В который раз!
Но странно, до того дня смерть была ему безразлична, а тут — испугался.
Зарылся в снег. Сжался в комочек и Бога молил: «Пронеси!»
Несколько дней отлеживался Карапет в пещере.
Зарылся в овечьих шкурах. Пытался согреться... Но непонятная дрожь, дрожь — не от холода... все мерещился штык, протыкающий снег в пальце от бедной головушки, — не давала согреться, прийти в себя.

Его бил озноб.
И воспоминанья:
Шушаник...
— Почему не ослеп я тогда?
Эдъяджит-бек перед смертью...
— Почему на коленях, бек, разве ты не мужчина?!
Голова отца на колу, матери — рядом...
— Зачем на свет этот родили меня?
Небо из детства, голубое, бездонное... загадочное.
Воспоминания давили его...
Своей пестротой и однообразием... Смерти, трупы, кровь...
Потом вспомнилось детство. Жизнь и в ту пору была невеселой, но тяготы касались только взрослых... Только взрослых. Дети же смотрели на мир удивленными глазами!
Все вокруг было прекрасным...

Устыдился Карапет.
Не мог он после этого товарищам по оружию в глаза смотреть.Больным притворился...
Храбрейший, легендарный Карапет-ага ни с того ни с сего стал вдруг трусом и ничего поделать с этим не мог... Не мог понять, почему это вдруг ему так захотелось жить. Захотелось и все... Раньше ему плевать было на смерть, а сейчас, как подумает, как представит... И мурашки по спине — штык все вспоминает...

Хорошо, Султан вскоре отрекся от власти...
Амнистия на «всех» вышла. Вот и спустились четники с гор.
Двадцать три года Карапет и его друзья не давали сельчан в обиду... Турки не трогали их... помнили, как Карапет с убийцами родных расправился. Это один Карапет! А теперь их сколько?
Только курды иногда налетали... Да Карапет со своим отрядом спуску им не давал...
Село и богатело.
Повсюду армяне от гнета турок и курдов-разбойников обнищали совсем... а его Урдап — богатело.
После амнистии «бунтовщики» вернулись в село.
Все приспособились. А Карапет — нет!
Не мог...
Ни землю обрабатывать... ни скот пасти...
Он рожден был для другого дела... — для борьбы был рожден.
А теперь ходил по селу, с соседями разговаривал, выпивал, дебоширить начинал... А то еще что придумал! Ко всем по очереди в гости ходить...
Есть ведь надо!
Сначала пускали. Потом надоело!
Раз выгнали... другой...
Он скандалить!
Напьется, по селу ходит, всякие турецкие ругательства извергает, как вулкан...
— Что вы без меня?! — кричит. — От вас бы мокрое место осталось!
И впрямь бы осталось... А сейчас — времена другие. Конституция!
Как думали? Не дадут младотурки армян в обиду... Вот и гоняли Карапета односельчане: от двора ко двору.

Когда с гор спустился, оружие сдал. Думал мирным трудом заняться, да отвык... Душа не лежала теперь ко всему этому...
Рожден не для этого был и жизнь свою прожил...
Родных — никого...
К женщинам — равнодушен.
Кто пограмотнее — все пристроились... Он же — без дела.
А есть-то и пить надо?
Вот и стучится Карапет в соседскую дверь — все двери его!
Всем помогал в свое время!
Теперь — не пускали. Времена не те! Конституция.
Дело — до драки и дошло. Был героем — стал отщепенцем. Ему бы сейчас ружье, он бы показал им, чего стоит горячая кровь...

А старухи, как мухи:
— Что, Карапет, руки отсохли?
Без дела-то чего шляешься? Может, не лето сейчас?
— Копайтесь, копайтесь в земле своей, несчастные...
Старайтесь, старайтесь для басурман!

Скучно ему. Нет для него дела. Никакого. Нет и все!
Богатым село стало. Жизнь поспокойней. Люди и расхрабрились!
Забыли про времена старые. Про султана Абдул-Гамида, кровавого...

Тут за соседним столиком до того певшие дружно мужчины повздорили из-за какого-то пустяка.
Началась драка.
Я не успел увести старика. Ему попали бутылкой по затылку.
Бутылка не разбилась, но вино пролилось...
— Что со стариком сделали?! — закричал я.
В духане сразу стало тихо.
Старик лежал у стола, с пробитым черепом, медленно вытекала кровь из раны, но он был еще жив и тяжело дышал.
Кто-то подогнал фаэтон, мы быстро вынесли старика, уложили на сиденье.
— В больницу! — крикнул я кучеру. — В Михайловскую.
Фаэтон застучал по брусчатке мостовой.
Лицо старика, уже уходящее в мир иной, тряслось в ритм колес...
Чувство вины раздирало меня:
— Не встреть я его сегодня, не задержи своими дурацкими расспросами — жить бы ему еще сто лет.
А сейчас...
В этот момент он очнулся, старческая его рука нащупала мою:
— Дослушай меня. Если я умру, кто же людям про Карапета расскажет?

В августе четырнадцатого года Ахлатци Карапета убили в драке.
Свои же, армяне...
Богатей местный, Ашот.
Взял дубину и сзади...
Был герой — и нет героя.
Эх!..
А в пятнадцатом*, вы и сами знаете, что началось.
___________________
* В 1915 году младотурецкое правительство совершило геноцид в отношении армянского населения, проживающего в Турции.
___________________

Вот тут-то о Карапете и вспомнили!
Поплакали, погоревали, да поздно было...
Вырезали все селение. Урдопци Ашот откупиться хотел, золото туркам предлагал. Золото взяли, а Ашота с семьей сожгли в доме его каменном!

Карапета только не тронули! Могилу его. Побоялись.
Село вырезать рука у них не дрогнула, а вот могилу Карапета стороной обошли. Поганить не стали.
Помнили, знать, что вытворял он с басурманами... покуда жив был, покуда рука ружье держала да ятаган...

Не знаю я, что привезли мы в больницу, труп или живого человека.
Санитарам я ничего толкового сказать не мог... Но остался в приемной. Через час вышел врач, нашел меня и тихо сказал:
— Умер.
Мы помолчали минуту, потом он спросил:
— Кто вы ему?
— Никто... — А что я мог сказать?..
Через два дня старик был похоронен за счет городской казны.

Прошло некоторое время, я уже заканчивал литературную запись всей этой странной истории про Карапета, как мне почему-то захотелось посетить могилу старика.
Уже вечерело, когда я нашел сторожа. Долго объяснялся с ним. Наконец, он понял, какая именно могила нужна, и провел в дальний угол, где по обычаю хоронили безродных...

Могила была засыпана наспех, земля провалилась кое-где... Крест покосился и вот-вот должен был упасть...
Я подошел поближе, вытащил его и вновь воткнул в землю и только тогда увидел маленькую дощечку, на которой коряво, по-армянски кто-то написал: «Ахлатци Карапет».
Что это???
Я не верил своим глазам!
Неужели этот старик и есть легендарный Карапет?
Этот жалкий старик?
Не может быть!
Карапет умер. Был убит. А может, старик все соврал?
Может, завидовал ему, хотел сам быть похожим на него, но свою жизнь прожил трусом? Вот и назвался его именем перед смертью...
А может, просто бредил в последний час?..

Мысли, одна другой фантастичнее, рождались в моем потрясенном, взбудораженном мозгу...
Уже через три дня после смерти старика я достал фотографию молодого Карапета, ту самую, что продавали когда-то на Кавказе...
Не мог старикашка быть Ахлатци Карапетом!
Не мог!
Урдапци Ашотом мог быть, а Карапетом — нет!
Как это имя пришло мне на ум, я не знаю, только тут меня осенило: может, и впрямь, Ашот! Кто еще? Неужели спасся? Но как? Семья-то погибла, и как там все получилось — теперь не узнать... Да и не был он стариком. Просто выглядел так: обросший весь, жалкий... Страдания состарили его лет на двадцать. Да и совесть замучила... Вот и старался он мне рассказать — все равно что на исповеди. На одном духу, все, как было!
Одно не успел сказать. Свое настоящее имя...

Придя домой, я стал внимательно просматривать рукопись. Теперь каждое слово приобретало иной смысл, было более значительным, более драматичным, порою и непонятным...
Я стал искать места, связанные с виною Ашота. Прямо было сказано, что он убил Карапета, но почему? Было не совсем ясно...
Потом озадачило повторение слов «кто-то предал», «кто-то продал»... затем я обратил внимание и на Шушаник. Откуда, каким образом курды, неместные, пронюхали про Шушаник?.. Неужели и он был влюблен в нее, а она предпочла Карапета?! Каким же чудовищем должен был быть этот Ашот, чтобы решиться на такое...
Я уже был почти уверен, что именно Ашот подговорил курдов похитить девушку, а после продал за 250 лир или без всякой платы выдал Карапета властям и, наконец, убил его в драке, подкравшись сзади, чтобы поставить точку в этой странной и страшной судьбе.
Так ли было все на самом деле, неизвестно.
Но я понял, насколько относительно все в этом мире и как легко ИСТИНА ускользает от нас... Как на глазах она становится недоступной!

Нет уже следов могилы старика, ничего неизвестно об авторе рукописи... Достоверно только одно: жил на благословенной земле Ахлата человек по имени Карапет. Вот и все.

1978-80 гг.

Дополнительная информация:

Источник: Журнал “Меценат и Мир”
Из книги Л.Осепяна “Телефонный звонок”. Профлитиздат, Рязань 1996г.

Публикуется с разрешения автора.

См. также:

Вступление к книге Левона Осепяна "Телефонный звонок"

Александр Люсый о книге Левона Осепяна "Телефонный звонок"

Сэда Вермишева и Лия Давтян о Левоне Осепяне

Александр Баданов о Левоне Осепяне. Меценат с дырой в кармане

Журнал “Меценат и Мир”

Design & Content © Anna & Karen Vrtanesyan, unless otherwise stated.  Legal Notice