СМЕРТЬ БЕРНАРДА ШОУ
Был в окрестностях Айот Сент-Лоренса пруд, больше похожий на болото, куда
часто приходили детишки - купаться, играть, собирать растения и ягоды, - в
общем, им нетрудно было найти для себя приятное занятие. И вы, Джордж Бернард
Шоу, английский писатель, мастер иронии и парадоксов, тоже иной раз забредали
сюда, прогуливались среди цветов и любимой тропинкой шли к пруду. Этот кусочек
воды был окружен рамкой из цветов, травы и причудливых растений. Мягкая, нежная,
зеленовато-сиреневая гладь переливалась ярко-красными и синими тонами, которые
вдруг как бы менялись местами... В вихре красок иногда мелькали маленькие
белые цветы, они белоснежно вздыхали и исчезали, оставляя после себя меланхоличную,
как дым, неопределенность... Кромка болота золотилась, и само оно превращалось
тогда в зеленое зеркало, потом вдруг окрашивалось золотым, и берега напоминали
тогда букет кричаще ядовитых, взаимоисключающих красок.
Здесь водилось много мелкой и крупной рыбы, а на дне вились растения. Их нельзя
было отличить от рыб, и трудно было понять по их движениям, кто чего хочет,
кто куда устремляется. Один стебель влево тянулся, другой вверх, третий распластался
- плавает по поверхности. Однако подлинным украшением пруда были лягушки.
Красивые, как русалки, гармонично и пропорционально сложенные, как растения,
рыбы и люди, они обладали своими красками и грацией и были созданы столь же
мудро и разумно, как и все в природе. Вы, сэр, частенько сиживали на берегу
и смотрели на них - больших и маленьких, зеленых и сероватых... Вы заметили,
что у лягушек не только неповторимая внешность, но и разные характеры - одна
была веселой и озорной, другая меланхоличной, третья быстрой, четвертая -
медлительной и хладнокровной... И каждая из них особенная, как и люди или,
к примеру, телята, которые попадались вам на пастбищах Айот Сент-Лоренса.
Однажды, сэр, вы заметили, что мальчишки у пруда заняты странным делом. С
сачками в руках они прыгали в воду, вылавливали заодно с рыбой уже взрослеющих
головастиков и, вытащив на берег добычу, выбирали рыбу, а головастиков бросали
на землю, и те беспомощно барахтались - им не хватало воздуха, и двигаться
они не могли, потому что их ноги были еще слабы, неразвиты...
- Зачем же так? - спросили вы. - Разве не жалко? - И вы поднимали с земли
головастиков и по одному бросали обратно в воду.
- Это же лягушки, кому они нужны! - сказал рыжий мальчишка. - Мы рыбу ловим.
Здесь очень маленькие рыбки, и их можно дорого продать.
Вы взяли в руку лягушонка и сказали:
- Видите его? Это Чарли... Ребята засмеялись.
- Посмотрите-ка внимательнее, - сказали вы. - У него особенная окраска и ноги
длинные, совсем как у тебя. Должно быть, он хороший пловец. А у этого лапки
короткие, этот никогда не станет чемпионом по плаванию в стиле брасс.
Мальчишки опять засмеялись.
- Знаете ли вы что-нибудь о каждом из них? - с улыбкой спросили вы. Ребята
переглянулись.
- Ведь у каждого такого лягушонка свое имя, свои привычки, свои болезни...
Мальчишки слушали вас, слушали и тоже принялись собирать головастиков и по
одному бросать их в воду.
Возвращаясь домой, вы заметили двух телят, которые, подняв головы, провожали
вас взглядом. Один был белый, с красными пятнами, другой черный с белым. У
белого теленка глаза были миндалевидные, как у мисс Черрингтон, когда она
читает свой монолог. Вы восхитились выражением этих глаз. Они были умны тем
природным мудрым умом, который так божествен и столь гармоничен... Телята
смотрели на вас спокойно, мирно, без задних мыслей, без вражды, словно это
не ваши предки (да и вы, извиняюсь, до двадцати пяти лет) лакомились их матерями
и отцами, дедами и бабками. И даже когда вы приблизились, телята не убежали,
потому что у них нет свойственного людям подсознания (кроме того, им непонятны
столь любимые вами парадоксы), опыт поколений не испортил их, они такие, какими
сотворил их бог, и такими пребудут вовеки. Они не шарахнулись от вас даже
тогда, когда вы, сэр, погладили их по макушкам! У одного волосы были рыжеватые,
спутанные, как у хиппи (жаль, вам не довелось увидеть хиппи!), у другого же
- черные, прямые и жесткие. Что-то встрепенулось у вас в груди, вам захотелось
расцеловать телят. Повинуясь неясному побуждению, вы чмокнули светленького
в лоб. И мгновенно в вашей памяти вспыхнуло воспоминание о жареных мозгах,
которые вы ели в двенадцатилетнем возрасте в гостях у мисс Пауэр. Но вы подавили
предательскую вспышку подсознания, еще раз поцеловали чистый лоб теленка и
подумали:
«Они не знают, что осуждены, что не доживут до старости и будут поданы на
стол в виде лангета или ромштекса». Гримаса отвращения исказила ваше лицо.
«Боже милосердный, до чего безумны люди, как они могут убивать себе подобных,
да еще и поедать их! Ведь эти несчастные все чувствуют, ведь они любят, они
частица природы, этого неба, друг друга, нас! Людоеды! Ведь телята полны восторга
- даже когда видят человека...» От этих мыслей вы похолодели. И, после того
как вы ушли, телята долго смотрели вам вслед (так провожали вас взглядом Джаннет
и Генри, когда вы десятилетним мальчишкой уезжали на летние каникулы). На
миг вам показалось, что и они тоже станут махать платочками. И, хотя вам было
сейчас спокойнее, ибо вы знали, что у телят не может возникнуть парадоксальных
мыслей, все же глаза у вас увлажнились. В последнее время с вами это часто
случалось. Вы смахнули мизинцем слезу, оглянулись, не заметил ли кто ее: вдруг
вас заподозрят в сентиментальности, а это не к лицу вам, веселому, озорному,
остроумному Шоу.
Когда, уже порядком удалившись от телят, вы обернулись, они все еще смотрели
на вас. Вечер с задумчивым шелестом, с любовью величаво опускался на поле.
Высокие и низкие стебли, волнуясь, выскальзывали из объятий вечера и все же
тянулись к нему, пугались огромности его рук и с удовольствием ощущали их
неизбежную власть.
Вы сидели у себя в кабинете перед бумагами и смотрели в окно. Вам не работалось,
а вечер был так нежен, что ваши шутки и улыбка казались мрачными. Вам хотелось
написать о поварах, лангетах и ромштексах - в сатирическом тоне, немного коварно,
но весело. Вам захотелось написать о самом нелепом и любимом существе - о
человеке...
На другой день вы отправились в яблоневый сад. С утра вы искупались в бассейне
и чувствовали во всем теле приятную свежесть. Насладившись видом яблонь, вы
пожелали еще и отведать от этой красоты. Почему-то вы были особенно бодры
в то утро. Может, оттого, что плавание брассом доставило вам радость. Вы без
стремянки взобрались на большое дерево. Аромат яблок заполнял весь сад, дерево
было прекрасно. Вы съели самое спелое яблоко - отличная пища для вегетарианца.
Позавтракать одним яблоком сделало бы честь любому из достойнейших членов
Лондонского клуба вегетарианцев. Сидя на ветке, вы не спеша доели яблоко,
затем поднялись, и в вас родилось желание прогуляться по ветке. Вы вспомнили
«Сарабанду» Равеля и захотели ее тут же станцевать. Вы уже почти что танцевали
и так, в плясовом ритме, начали приближаться к другому яблоку... И вдруг тут,
кажется, вы впервые поняли, что яблоня вас чувствует, что она сердится, обижается,
что у нее болит кожа, мускулы натянуты и трещат. Но вы не обратили на это
внимания. И, возбужденный, протянули руку к яблоку, висевшему на самом конце
ветки. Маленькие веточки хлестнули вас по лицу, вы обиделись, и в вас заговорило
упрямство. Вы даже расслышали некий жалобный писк, но не смогли обуздать свое
упрямство, оно заставляло вас тянуться к яблоку на конце ветки. Сделав еще
шаг, вы почувствовали, как помрачнело дерево, одна из ветвей, более вспыльчивая,
снова хлестнула вас по лбу. Отведя ее, вы сделали следующий шаг... Какая-то
ветка оцарапала вам щеку, дерево помрачнело еще больше. В вас возник страх,
но вы не ощутили его, лишь подумали о нем. На ваших глазах ветви стали чернеть,
оголяться, превращаться в сучья, они уже казались руками с множеством пальцев.
В вас возмутился человек и художник. Чудесного дерева больше не существовало.
Перед вами было нечто паукообразное. С силой расталкивая сучья, вы упрямо
двигались вперед, но они оказывались упрямее и с маху толкали вас обратно.
Улыбнувшись, вы подумали: уж не принц ли крови эта яблоня среди всех других
деревьев? И сразу же почувствовали - пришел роковой миг, вы стали свидетелем
зрелища, от которого можно было содрогнуться и которое, кроме вас, не увидел
и не увидит никто - ни ваши читатели, ни поклонницы, ни даже члены Лондонского
клуба вегетарианцев. Дерево улыбнулось, хотя пока еще продолжало сердиться.
Большая ветвь стряхнула вас с себя, не учитывая, что сбрасывает незаменимого
англичанина и вдобавок исключительного писателя. А вы в то мгновение еще подумали:
«Может, и оно, подобно мне, является Бернардом Шоу среди деревьев, любителем
парадоксов и шуток, и сейчас разыгрывает меня?» Ответить шуткой на шутку,
вы не успели, потому что упали с дерева. Однако вы отметили, что яблоня и
сама удивилась тому, как неловко грохнулись вы о землю. Тем не менее, сэр,
вы успели продемонстрировать ваш эксцентрический характер, вы подняли ногу,
словно забивали гол в ворота противника... Вам хотелось задать яблоне вопрос,
ответ на который заставил бы вас пересмотреть всю вашу жизнь. Но задать его
вы не успели...
Почему-то в театральных программах принято указывать: декорации - такого-то,
костюмы - такого-то, а в кино даже сообщают, где именно был отснят эпизод
встречи Гамлета с привидением или поединок Дон Кихота с ветряными мельницами.
И выясняется, скажем, что «датские» эпизоды сняты в Эстонии, а «испанские»
- в Армении. Мне хотелось бы приложить к этому рассказу аналогичную справку.
Бернард Шоу - это, конечно, Бернард Шоу, однако людей, похожих на него, пусть
и не столь известных, но с теми же задатками, ломающих голову над той же загадкой
добра и зла, существует немало и в Армении.
Моделью озера послужило маленькое болотце близ Ереванского моря, лягушки -
просто лягушки из болотца, телята - телята села Карби Аштаракского района,
закат взят прямо с натуры, а яблоня написана с шелковицы в ущелье реки Раздан.
| Дополнительная информация: |
| Источник: Агаси Айвазян. «Кавказское эсперанто». Повести, рассказы. Перевод с армянского. Издательство «Советский писатель», Москва, 1990г. Предоставлено: Ирина Минасян |
| См. также: |
|
Интервью Наталии Игруновой с Агаси
Айвазяном. |