СКАНДАЛИСТЫ
Дядя мой. Карапет, был самым трусливым в нашем роду и бежал из Эрзерума до
самой Астрахани; другой дядя, Седрак, с тетей Пепроне добрался до Грозного;
отец мой попал в Шемаху, а дед мой только перешел российскую границу, перевел
дух, да там и осел, в надежде скоро вернуться в родные места.
Со временем все снова собрались под одной крышей, успокоились и начали жить.
В одно обычное воскресенье после обеда дед сел, потом прилег, покряхтел, повернулся
на правый бок, потом на левый, поскрипел зубами, потом, вспотев, снова сел,
почесал грудь, обалдело посмотрел на нас и сказал:
- Ну, что уставились на меня?.. Дядья переглянулись.
- Да так... - сказал мой отец.
- Может, смотреть на меня не стоит, а?
- Отчего же... стоит... - запинаясь, сказал Карапет.
- Так стоит?.. - рассердился дед Погос. - Стоит, значит?.. Что я вам, обезьяна
какая-нибудь?! - Потом выставил свои руки: - Эти мозоли сделали вас людьми!..
- Потом постучал по впалой груди: -Это высохшее тело дало вам жизнь!
Грудь и в самом деле была высохшая, костлявая и издала глухой звук дерева.
- Войдите! - приветливо, тоненьким голосом откликнулась из соседней комнаты
тетя Пепроне.
Мой отец засмеялся. Дед Погос схватил со стола медную пепельницу и запустил
в дверь.
- Господи! - послышалось за дверью, потом выбежала тетя и стала хлопать себя
ладонями по коленям. - Что случилось?..
- Молчать!.. - заорал дед. - Обезьяна!.. Молчать!.. Карапет медленно встал,
направился к двери.
- Уходите, а?.. Бежите, будто обидели вас? -сказал дед. - Хватит!.. Хватит!..
- закричал он, и кулак его описал в воздухе круг, зацепив на этом пути скулу
моего отца и челюсть Седрака.
Настроены мы были всегда на воспоминания.
- Проснулся я утром, поглядел на солнце... - сказал отец и посмотрел на стену
комнаты. Седрак усмехнулся:
- Какое тут может быть солнце?
- А где же?..
- Солнце вон там... - Седрак повел большим пальцем за спину, показал на противоположную
стену. - Вот... в этой стороне!
- Ну, хватит!.. - махнул рукой отец. - Так, по-твоему, та стена восточная?
Седрак спросил еще более ехидно:
- А то нет?.. Отец взорвался:
- Да знаешь ли ты, в какой стороне Эрзерум, знаешь? В этой или той?..
Тетя согласна была с Седраком, Карапет и дед - с отцом.
Вскоре они перепутали стороны и показывали теперь уже на другие стены: отец
показывал пальцем на стену Седрака, говоря: «Тут Эрзерум!», а Седрак - на
стену отца: «Эрзерум тут!»
Сторонников отца оказалось больше, и Седрак обиделся, ушел в другую комнату.
Пепроне расплакалась и последовала за ним. Целый день они не выходили к нам.
Дед рассвирепел, взял и забил наглухо дверь комнаты Седрака. Тогда Седрак
пробил другую стену и ночью вышел в сапожную мастерскую соседа Багдасара.
У нас необычная фамилия: Отхнаенц. Все мы одного роста - невысокие, а дед
- так тот еще ниже нас.
Самый толковый среди нас - Карапет: он каждый день ходит то в театр, то в
«Клуб ремесленников», в свое время он раза два пил пиво с такими артистами,
как Зарифян и Восканян; он показывает карточные фокусы, на ночь завязывает
нос полотенцем, чтобы тот стал поменьше, к ногам же привязывает гири, чтобы
стать длиннее. Отец мой самый упрямый, дед самый выносливый, тетя самая крикливая,
я же самый сильный. В этом я окончательно убедился во время одной из драк
с отцом. Терпение мое иссякло: я повалил отца на тахту, сел на него верхом,
взял его за кадык и кричу изо всех сил:
- Смбат, счастливого тебе пути!.. Отец хрипит, однако не перестает быть вежливым.
- Счастливо оставаться... - с трудом произносит он.
Я снова кричу, потому что знаю, что до конца его не задушу, но до чего-то
доведу. Вены на лице отца вздулись, но он упрям: руками вцепился в мои руки,
ногами бьет меня по спине. Глаза выпучены, но в них ни капли страха.
- Ха!... Не так-то просто истребить наш род!.. Я Смбат Отхнаенц!.. - с трудом
шепчет он и кашляет, потому что слова застревают у него в горле.
Я разжимаю пальцы, чтобы узнать, что он хотел сказать.
- То-то!.. - удовлетворенно заканчивает отец свою речь.
Я опять сжимаю его горло, однако не до конца, чтобы и в самом деле не зайти
слишком далеко. Сдавливаю и вдруг под пальцами чувствую столь родную мне щетинистую
кожу отца. Мне хочется погладить его морщинистое, с вялой кожей лицо и подбородок,
но это желание еще больше сердит меня. Я злюсь - не знаю, на кого, не знаю,
на что, и снова принимаюсь душить отца с криком:
- А я Отхнаенц Саркис!
- Ха!.. - издевается отец, деланно смеясь. -Ты Отхнаенц?!.. Ха!.. Не смеши...
Какой ты Отхнаенц!.. Если та-кого с-стари-кашку за-душить не мо-жешь?.. Был
бы я помоложе, я бы... Не с-сме-ши, ха!.. С ума мож-жно сойти со смеху!..
Он скрипит зубами и бьет меня по спине... Удар слабый, и я думаю, что отец
порядком постарел. Нога у него тонкая-тонкая, завязки кальсон свисают до костлявых
пальцев, мышцы будто стерлись от работы... И хочется мне его погладить, обнять...
Как раз во время этих хороших мыслей отец, лежа, еще раз бьет меня коленом.
- Меня зовут Отхнаенц Смбат!
От этого удара я падаю на него, и лицо мое касается его лица. И это очень
знакомое мне прикосновение: лицо холодное, с колючей щетиной, с несколькими
родинками на щеке, а длинный нос оказался у меня где-то за ухом...
День выдался мирный, была передышка. Все собрались вместе, кто нацепил очки,
кто повязал галстук, надел отутюженные брюки, и оттого, что после вчерашних
свар голоса были сорваны, все говорили почти шепотом. Сидели тихо, кто размышлял,
кто читал газету.
Тетя, оглядев всех нас по очереди, ангельски-наивным тоном сказала:
- Хоть бы кто-нибудь спросил: чего мы все ссоримся? - И ее солидный зоб пришел
в движение.
- Мяса много едим - вот в чем дело, - хрипло, с трудом шепчет Седрак.
Карапет дает более философское объяснение:
- Ненависти много скопилось в нас внутри...
- Не порите чушь, господь с вами!.. Отхнаенцы сроду все такие... От дедов
так пошло... - бурчит дед Погос.
- Да нет же, нет!.. - сердито твердит свое Карапет. - Тысячу лет резали нас...
Вот и накопился гнев...
- Оставь, будет тебе! - цедит сквозь зубы Седрак.
- Вы пейте, пейте побольше!.. Или не знаете, что от пьянства деретесь? - говорит
Пепроне.
- Говорю вам: ненависти накопилось в нас много! - горячится Карапет.
- Что же нам теперь, эту ненависть друг на друга изливать?! - взрывается отец.
- А куда же ее денешь, эту ненависть? На кого же ее изливать? На чужих?..
Силенок не хватит... А тут все свои, на своих и накричать можно, душу отвести!..
- говорит Карапет.
- Не умничай, ради бога! - язвительно останавливает его Седрак.
Карапет, разозлившись, начинает ходить взад-вперед по комнате; ходит и плюется
до тех пор, пока у него не пересыхает в горле.
- Да я ведь в книгах читал!.. Не сам же придумал это!.. - говорит Карапет
и вдруг орет: - Не хватит вам, а?.. Не хватит?!
Мой отец отбросил в сторону очки и, видимо, тоже хотел закричать, но ничего
у него не вышло. Голос у него вчера до того сел, что теперь он только пошевелил
губами. С досады он ударился головой о стенку, попятился назад и нацелился
уже на другую стенку.
Я стал перед ним.
- Пусти, говорю! - натужным шепотом просит отец.
- Да пусти ты его, зачем мешаешь, пусть расшибет себе башку! - уговаривал
меня Седрак.
Гроб был заказан для другого, но почему-то его не взяли. Мы его купили для
деда.
Дед поместился в половине гроба. Мы поставили его в кузов старой грузовой
машины, а сами сели вокруг. Дул сильный ветер, дорога была ухабистой...
По обычаю машина двигалась медленно. Водитель одной рукой держался за руль,
другой ковырял в носу.
Карапет нагнулся к окошку водителя:
- С какой скоростью едешь? Водитель удивленно посмотрел на него.
- Десять километров...
- Давай гони на шестидесяти, - сказал Карапет.
- Что?
- Гони, говорю, быстрее!
Машина ускорила ход. Водитель посмотрел на покрасневшие глаза Карапета, на
посиневший нос моего отца, на слезы, катившиеся по щекам Седрака, и не знал,
как быть.
- Жми! - приказал Карапет. Машина сорвалась с места и понеслась. Прохожие
смотрели на мчавшуюся машину с гробом и смеялись.
С гробом деда на плечах отец мой и дяди начали перебранку.
- Ну что я говорил?.. Дороги тут нет!
- Помолчи, брат, ведь по камням шагаем...
- А я же говорил вам, говорил!.. - продолжал ворчать и отплевываться Карапет.
- Да перестань ты! - отец в сердцах толкнул Карапета.
- Погоди же, я с тобой еще поговорю!.. Деда без всяких церемоний опустили
в яму, закопали и, обиженные друг на друга, разошлись...
Ночью в нашем доме стояла тишина. Но вдруг послышались причитания тети:
- Ой, ой, ой... Ослепнуть мне... Погос-джан, дорогой наш папочка!..
- Ну замолчи же! - крикнул Седрак, украдкой вытирая глаза. - Что ты разревелась!
Всхлипывания Пепроне стали реже, реже и замолкли.
И опять воцарилась долгая тишина.
В комнате было темно, и в темноте слышались наши беззвучные голоса. До утра
я ждал. что распутается какой-то клубок и я в самом деле услышу голос кого-нибудь
из наших. В темноте я видел разноцветные детские шарики и широко раскрытые,
задиристые глаза отца, двух моих дядей и Пепроне... И в полной тишине я чувствовал,
как затаили дыхание четверо беспомощных, несчастных людей...
| Дополнительная информация: |
| Источник: Агаси Айвазян. «Кавказское эсперанто». Повести, рассказы. Перевод с армянского. Издательство «Советский писатель», Москва, 1990г. Предоставлено: Ирина Минасян |
| См. также: |
|
Интервью Наталии Игруновой с Агаси
Айвазяном. |