ОТ СМЕРТИ ДО СМЕРТИ
Бассейн рыбного магазина почти всегда до краев заполнен рыбой. Это в основном
карпы из озера Айгрлич. Обычно рыбы лежат друг на друге очень плотно и тяжело,
без воздуха и воды. Трудно понять, что им нужно больше всего: воды или воздуха;
расталкивая друг друга, они высовывают наружу свои головы, чтобы схватить
глоток воздуха. Может, воды внизу уже почти нет, или она не содержит кислорода
или еще чего-нибудь жизненно важного для их организма... Не еда их интересует,
а воздух, воздуха они хотят, ради него борются.
Со вчерашнего дня оставалось несколько рыбин, уже дохлых. Когда еще живые
рыбы поднимали возню, все перемешивая в бассейне, их трупы всплывали.
- У вас каждый день свежая рыба? - спросил я.
- Каждый день. Покупатели брали сразу по нескольку штук.
- Дай живой рыбы, - потребовала женщина со впалыми щеками.
- У меня все живые, - ответил продавец. - А зачем тебе очень живая?.. Пока
подохнет, хлебнешь с ней горя. Карпы живучие. Не успеешь принести домой, а
они как новенькие.
- Верно, - вмешался парень с широкими ноздрями, - вчера я его потрошу, а он
трепыхается.
Женщине стало как-то не по себе, она не то пожалела, не то испугалась и, молча
взяв покупку, ушла.
Борьба за дыхание в бассейне приняла новый размах. Одна рыбина, пробиваясь
вверх, потеряла свою чешую, будто повар уже начал ее чистить; тяжело было
видеть такое на живой рыбе. Человеческое воображение велико, и оно исходит
из проверки на себе. Я ощутил ту боль, которую рыба могла почувствовать. Интересно,
где это произошло, в бассейне или цистерне. Ведь там и теснее, и, о боже,
не дай воображения этим жалким тварям! Значит, до того, как попасть в бассейн,
рыба прошла долгий путь страданий и борьбы. Мне захотелось представить себе
этот путь. В Айгрличе их поймали в сеть. Здесь они боролись за место: сеть
невелика и сильно сдавливает их, значит, это было для них самым большим испытанием.
Отсюда их повезли в бассейн какого-нибудь хозяйства. Там дыхание многих рыб,
в том числе этого замученного карпа, совсем затруднилось. А затем их забросили
в цистерну, и, пока машина добиралась до магазина, многие начали задыхаться.
Это значит, в их мозгу перемешивались воспоминания детства, маленькие и сладкие
мгновения, которые они некогда пережили в мутной воде своего существования.
Картины эти тускнели у них перед глазами, рыбы боролись со смертью, одновременно
стремясь к покою и желая смерти. И все же боролись, ибо не от них зависело
умереть, так же как и жить... И когда наконец после долгой агонии последний
глоток воздуха уменьшился, застрял в горле, когда они уже впали в состояние
счастливой дремоты - прекрасное и вечное, называемое покоем, - их вдруг вынули
из цистерны и бросили в бассейн со свежей водой при магазине. И снова, о несчастье,
они были возвращены к жизни со всей ее твердостью, горечью, бодрой силой,
нелогичными посягательствами на перспективу... Им пришлось прожить еще целый
день, толкая друг друга боками, устремив морды кверху, постигая круговорот
жизни.
Я взял карпа с содранной чешуей и продолжал думать о нем.
Он был несчастен сразу по нескольким причинам. Во-первых, он родился рыбой,
во-вторых, раз уж родился рыбой, то хотя бы уж акулой или осетром... а то
всего лишь карп. Во рту нет зубов, тело гладкое и ровное, как внутренность
луковицы. В-третьих, коли родился карпом, то хотя бы в крупном водоеме или
полноводной реке, а не в маленьком искусственном озерце Армении. В-четвертых,
если уж все так невыгодно сочеталось: родился рыбой, карпом, в жалком искусственном
озерце, сиротой и одиноким, то хотя бы имел другой характер - был бы хоть
бессовестным, грубым и пройдохой, а то и тут ему попался самый невыгодный
характер - прямо карп из карпов, без борьбы уступал соседям свою еду, ложе.
Его тело устало, дыхание спирало, в глазах темнело, и его уже охватывало приятное
предвкушение того, что все кончится и он больше не будет испытывать ничего,
не почувствует ни ударов по бокам, ни зловония мутной воды, ни неопределенного
страха, ежеминутно пробуждающегося в теле и ослабляющего его мышцы.
В какую-то минуту его охватила приятная слабость небытия, и он примирился
и пожелал смерти как наилучшего состояния, но вдруг водоворот опять закрутил
его. Он увидел клетчатую пасть движущейся сети. На него пошли рыбы головами
и хвостами, хвостами и головами, они были прижаты друг к другу, сбились, стали
тереться об него и содрали с него чешую. Чем больше они старались вырваться
из сети, тем сильнее запутывались в ней, с грязью и глиной, тиной и мусором.
Карп ощутил чудовищную боль, он увидел и почувствовал половину своего тела
головой, понял, что с него содрали чешую и оставили обнаженное мясо, нежное,
мягкое, с вылезшими наружу жилками... Уже не было времени соображать, что
к чему: он задыхался, падал вниз головой, складываясь пополам, и очутился
в цистерне... Цистерна двинулась, раскачивая и швыряя рыб в разные стороны.
От любого толчка по телу пробегала дрожь, при этом он переживал необычное
состояние, будто он надеялся, что чешуя снова вырастет и покроет ободранное
тело. Он опять стал терять сознание и погрузился в бесчувственное блаженство:
все было мягким, сладким, укачивающим, молчаливым. Наконец-то он отдыхает,
но что это такое, он не знал. Если смерть - то это счастье. Но почему же при
жизни никто не знает, что смерть - это большое наслаждение? Только переступишь
порог - и чувствуешь величайшее наслаждение. Умереть, умереть... Карп улыбался
от удовольствия небытия, он был легким и ясно видел, как, удаляется от своего
тела... Как он свободен и счастлива без тела! И вдруг он пришел в себя и стал
оживать... Это страшное оживление - труднее смерти, более жестокое, чем смерть.
Цистерну выгрузили в бассейн рыбного магазина. На мгновение карп содрогнулся
при мысли, что он жив, но в следующую секунду испугался небытия и почувствовал
удовольствие от желания жить, двигаться.
Почему-то я купил именно его. То ли пожалел, что у него не хватает чешуи,
то ли такого его легче было чистить. А может, следуя совету продавца, его
уже не надо было убивать, и я был свободен от страдания превращать его в мясо,
от плаксивых колебаний совести и своего воображения? Он был неподвижен, без
дыхания, и я был спокоен, что те состояния, которые я представил, для него
уже позади и что, по крайней мере, сейчас он пребывает в покое. В блаженном
покое, свободный от суеты жизни, от самой жизни.
Дома я не знал, куда девать рыбу, - обычное состояние мужчины. В холодильнике
лежал торт, он мог пропахнуть рыбой, а стол был занят фруктами. Оглянувшись
по сторонам, я бросил рыбу в ванну с водой (вода у нас бывает только несколько
часов в день, и я держу ванну наполненной).
По телевизору показывали старый короткометражный немой фильм, в котором действующие
лица довольно долго залепляют друг другу физиономии тортами, садятся на торты,
швыряют ими в стены, наполняют тортами штаны...
Потом я зашел в ванную и не поверил своим глазам - карп ожил и плавал вдоль
ванны, наполовину лишенный чешуи, плавал после того, как несколько раз умирал
и оживал, и теперь вновь жил тяжелой, угрожающей жизнью. Наверное, для него
самыми трудными были эти отрезки жизни - от смерти до смерти. Этот ад, этот
приятный ад, этот приятный, приятный, проклятый ад!..
| Дополнительная информация: |
| Источник: Агаси Айвазян. «Кавказское эсперанто». Повести, рассказы. Перевод с армянского. Издательство «Советский писатель», Москва, 1990г. Предоставлено: Ирина Минасян |
| См. также: |
|
Интервью Наталии Игруновой с Агаси
Айвазяном. |