Левон Осепян

СТАРИК

Я увидел торчащие башмаки...
Увидел и остановился.
Я стоял на булыжниках, на камнях, развороченных кем-то, стоял на месте, где когда-то были старые дома, и удивленно взирал на подметки чьих-то башмаков.
«Может, подшутил кто? Ребятишки резвятся?» — такая мысль возникла оттого, что передо мной стоял... ящик. Большой такой ящик, почти в человеческий рост длиной и без крышки.
Было утро...
Солнце только пробилось из-за туч, убегающих куда-то, и горизонт зарозовел. Город, застывший было за ночь, срывал с себя серые одежды, обнажая розовую суть, свой оптимизм, свое ожидание дня...
Когда здесь сломали дома, я не знаю... Теперь на этом месте рыже-розовый туф, булыжники, камни, кукла с оторванной рукой, какие-то лоскутки материи, странная по форме штанга, самодельные футбольные ворота, кусок деревянной изгороди, который чудом сохранился и поражал абсурдностью своего существования.
Над пустырем словно «зависали» большие и малые здания. В одной из ниш полуразрушенной стены дома лежала огромная кошка, ловила телом редкие еще солнечные лучи и совсем не обращала на меня внимания. А посреди пустыря стоял этот длинный, громоздкий и странный ящик. И из него виднелись... башмаки.
Пустырь был.
Солнце светило.
Дома стояли вокруг.
Все наяву.
Откуда здесь башмаки? То есть: ящик я еще допускал, но вот башмаки???
Может, подшутил кто? Я с опаской огляделся по сторонам, ожидая подвоха... Но окна молчали. Ни одна штора не шелохнулась. Огромная, чудовищная по размерам кошка лежала на своем месте, грелась на солнце и была равнодушна к моим переживаниям по поводу башмаков... Подумаешь, проблема!
И действительно. Стоит подойти поближе и все рассмотреть... Подойти только! Но я стою, смотрю... и не решаюсь.
Пустырь.
Еще не проснувшийся город.
Тщательно зашторенные окна.
Ни единого человека вокруг.
И только солнце, пробившееся из-за туч, да вот кот в нише, и башмаки...
Когда я проснулся, родственники уже суетились. Второй день января, и так уж заведено у нас: все ходят друг к другу в гости. Подарки дарят, а за столом, поражающим в эти праздничные дни своей роскошью, разнообразием закусок и блюд, приготовлением которых занимается радушная хозяйка дома, обильно льется вино, а рюмки — с традиционным армянским коньяком — то и дело взлетают вверх, и произносятся тосты во имя блага семьи, здоровья близких и счастья всего народа!
Еще минуту назад, еще секунду назад — перед глазами были подметки, а сейчас — стол и родственники, которые суетятся, чтобы как следует угостить меня. Уже раздвинуты шторы. Уже включен телевизор, расставлены стулья. И стол накрыт, а ждут только меня! Ждут, чтобы я уселся на свое место...
Лес. Куда ни глянь — лес! Когда ты маленький, а лес большой — он кажется бескрайним.
Его разрезает железнодорожная ветка. Две параллельные линии. Четыре стальные полоски. Они превращаются в точку и слева, и справа. По ту сторону путей двухэтажное каменное здание. Серо-розовое. Надпись «Иноземцево». Но все двери закрыты, а окна заколочены. Там никто не бывает... Если и есть кто, так в хибаре на нашей стороне; а мы — рядом, на штабеле шпал.
Сидим, смотрим... Ждем.
Мы сидим на шпалах и смотрим, как, стуча, бегут колеса, мелькают окна с человеческими лицами, зеленые вагоны.
Сидим зачарованные... Этот загадочный перестук, эти мгновения жизни, что проносятся мимо...
Мы не понимаем, что тянет нас сюда, но каждое утро и вечер приходим... садимся и ждем... Ждем долго: первый поезд всегда почему-то запаздывает. Или это нам только кажется от нетерпения?
Самый непоседливый не выдерживает ожидания, спрыгивает со шпал и прикладывается ухом к холодному металлу. И так замирает он, маленький Человечек. Пытается услышать...
А через некоторое время восторженно кричит: «Идет!» — и усаживается на свое место...
Мое место и самое обыкновенное (стул, как у всех), но и самое почетное, потому что на стуле этом сижу я — гость, а гость в Армении что святой.. тем более — родственник! Такое вот отношение. И носятся с этим гостем, как с маленьким... Такая забота приятна, но по прошествии времени ты вдруг осознаешь, ты ощущаешь, как исчезает в тебе желание делать что-либо самому... Я же приехал сюда по делам, для меня очень важным, и надо суетиться, быть постоянно в движении, и непременно самому, потому что дней у меня — всего несколько...
Когда наш ереванский рейс задерживали в Москве, отодвигая его ежечасно к ночи, я потихоньку «заводился», но про себя... Лишь на шестом часу ожидания что-то прорвалось и вслух, потому что ситуация складывалась не в мою пользу. Вся поездка летела в тартарары... а между тем развешанные повсюду плакаты и объявления возвещали миру... что этот вид транспорта — самый быстрый, самый удобный и самый комфортабельный...
Одним словом, надо было прорываться! Зимой на аэродроме в ожидании можно проторчать и несколько суток! Погода-то нелетная. А тут началась посадка на какой-то чудной рейс. С-407 или что-то в этом роде... И у стойки настоящее столпотворение. Кричат и суетятся тут ереванцы, тбилисцы (их город закрыт более суток) и командированные. И паспорта свои на стол регистрационный подсовывают...
Я по своей натуре человек скромный, но тоже кручусь в толпе. Прорываюсь к стойке. А вдруг получится! Таких, как я, горемык, немало. И все хотят улететь. Улететь до ночи, чтобы попасть поскорее домой. За праздничный стол. К родным и близким.
— Ну, хоть бы раз в жизни повезло! — думаю... Но меня не берут. Я такой — невезучий! Не ставят визу на билет.
— Так идите, ребята! Все улетите! — то ли всерьез, то ли шутя говорит сотрудница аэропорта, оформляющая проездные документы. Но визу не ставит...
Наверху — спецконтроль. И девушка в такой же форме разговаривает совсем иначе:
— Вот еще выдумали! Мест нет. Нет и все! — сердито говорит она, а потом и вовсе серчает. — Да отойдите вы, не мельтешите перед глазами!
Я смотрю на нее с надеждою, может, пустит все-таки... Но это другая девица. Не бойкая. И сидит на таком месте, что ни за что не пропустит! Это по глазам видно. Холодные они, равнодущные...
Мужчины, пришедшие вместе со мною, стояли, однако, до последнего. Надежды, вроде, и не было, но они стояли все равно. Время шло. Сумки мои тяжеленные рвались уже из рук... И я отступил. А тут началась регистрация нашего рейса. И я поспешил вниз, чтобы оказаться одним из первых! Потом налетела толпа. А после оформления багажа время зависло в ожидании. Ждали спецконтроля и посадки в самолет. Но летели часы, а наш рейс передвигали к ночи, и, тихо сетуя на судьбу, я начал бесноваться...
Много позже, размышляя о происшедшем со мною, я понял, что улети я тогда с ребятами, которые все-таки дождались и проскочили на С-407, я бы прилетел в Ереван поздно вечером, благополучно добрался до родственников, и также благополучно заснул! И все бы произошло именно так, как это случилось на самом деле и только... И только рассвета, там на пустыре, я бы не встретил...
Итак, то утро я начал за столом. Кто знал, что выйти из-за него мне не удастся до самого вечера?! Приходили знакомые, родственники, знакомые родственников и родственники знакомых... возможно, были даже и вовсе случайные люди, но всяк входящего сразу же усаживали за стол, лилось вино, хозяйка сменяла закуски, тихо велась беседа про нынешные времена, про семейные проблемы, и, как всегда, вспоминали старину...
В тот день ничего особенного не произошло. Как, впрочем, и во все последующие дни... А наутро...
Наутро мы спешили на важную встречу.
Я привез в город хорошую погоду, так говорили мои родственники. И впрямь, уже два дня светило солнце и было тепло... Люди, обрадовавшись такому повороту дел, ходили без головных уборов, в легких плащах, а то и в куртках... Поэтому, когда мой брат уже на самом повороте вдруг остановил меня и, указав на какого-то старика в черной куртке, сказал: «Вот человек, которого знает весь Ереван!» — я удивился...
Справа от меня, у стены дома стоял старик. Небольшой такой старик, с седыми волосами и черной бородой. Я бы и не обратил на него внимания никакого, встреться он мне одному.
Что в нем такого необыкновенного?
И почему его все знают?
Увидев мои удивленные глаза, брат, чуть погодя, сказал:
«Его даже в кино снимают!»
Ну и что? Подумаешь! И меня как-то сняли... Что тут необыкновенного? Я стал теребить брата вопросами о нем. И тут он сказал про ящик! Оказалось: старик-то в ящике живет!
Так вот чьи ботинки я видел в то утро...
Я еще раз взглянул на старика. Тот стоял, одной ногой упершись в стену, и невозмутимо курил. На нас не смотрел, хотя и чувствовал, что разговор о нем. Привык, видно...
В тот день мы возвращались поздно. И я уже было забыл о старике... но он повстречался нам опять. В сквере, рядом с домом. Сидел на лавочке. Курил. Ему, в общем-то, некуда было торопиться. Вся ночь впереди! Ящик. Небо над головой. Чего еще человеку надо?
Я не мог разглядеть его лица тогда. Было слишком темно. Вспомнились его борода и щетина на щеках. Впрочем, где ему здесь бриться?!
За день я набегался так, что уснул тут же, а наутро...
Наутро мы чуть не столкнулись с ним.
Я опять торопился по своим делам: надо было нанести немало визитов, осмотреть достопримечательности, купить билет на самолет. Он же важно шествовал в окружении пяти или шести собак. Вот тогда я сумел впервые внимательно рассмотреть, как он был одет. Просто. Черная потертая куртка, брюки, потрепанные, но еще вполне приличные и туфли, коричневые туфли без шнурков. Нет, не фасон такой, а туфли под шнурки, но без таковых... И ничего, нормально очень даже ходил.
Мы чуть не столкнулись, но я тормознул, задержался в подъезде, и мимо меня грациозно не прошли, а проплыли старик и его пять или шесть собак...
С утра обычно было прохладно, высокогорье все-таки, и дым от его папиросы был отчетливо виден и сопровождал эту странную кавалькаду...
Старик шел величественно, не торопясь, а мне надо было бежать, как всегда, по делам, и, хотя очень хотелось остановить его и поговорить, я обогнал и его самого, и его собак и устремился в самый центр города, тотчас подхваченный людским потоком.
Шли дни, я по-прежнему бегал по организациям, знакомился с новыми людьми, пил, если приходилось, звонил, куда следует... и время пролетало незаметно, наступал вечер и... и я снова бежал, чтобы навестить многочисленных родственников, которые обязательно обидятся, если я к ним не зайду!
Старика, между тем, я встречал каждый день по несколько раз...
К этому времени я уже узнал о нем кое-что...
Во-первых, его дом стоял на этом пустыре. Во-вторых, когда дом снесли, то ему предложили квартиру где-то на окраине. Однокомнатную, со всеми удобствами. Но он не поехал, сказал (по версиям очевидцев): «Здесь мой дом. Работа здесь. Куда я пойду?»
Сказал так и никуда не пошел. Подыскал себе ящик по размеру, приволок на пустырь, там и поселился! Что человеку надо? Четыре стены да небо над головой!
Через свой ящик и сделался он знаменитым. По слухам, на ящик, да и на него самого ходили смотреть целыми толпами... Но, когда я сам захотел было еще раз взглянуть на этот ящик, его на пустыре не оказалось!
Старик, как всегда, расхаживал по улице, курил свои папиросы, перекидывался репликами со своими знакомыми, которых у него было, видимо, множество...
Ящика не было.
Но ведь я сам его видел в то, первое, утро...
Может, он уносит его куда-нибудь?
А может, мне все это приснилось? Но старик-то, вот он! Вот!
Стоит. Разговаривает. Живой. Настоящий...
Это потом оказалось, что он убийца! А разве подумаешь — такой благообразный старичок.
Кого именно убил — неизвестно... Во всяком случае, достоверно мне узнать не удалось... но вероятнее всего — жену, потому как одинок. И по слухам, из родственников — одна сестра. Это она, видимо, приезжала к нему, уговаривала переехать на квартиру...
Итак, я узнал, что он убийца. Отсидел положенный срок и приехал в Ереван. Когда это случилось, никто не помнит уже... Давно было. Но теперь о нем любой знает в столице. Стал чем-то вроде достопримечательности... Вот и в кино снимают...
На следующий день я очень медленно прошел мимо него, стараясь заглянуть в глаза... что-то они скажут мне. НЕУЖЕЛИ УБИЙЦА?! Его виновность весьма донимала меня своей, на первый взгляд, однозначностью... ведь, говорят, добрейший человек и, если подойти, попросить, непременно все сделает. И, хотя я сам не видел, люди отзывались о нем так.
Я ловлю его взгляд, один только взгляд, потому что остановиться и уставиться на незнакомого мне человека я не могу... и вижу только уставшие глаза старого уже человека, а в них — ничего, кроме спокойствия...
Много позже я пойму, что, помимо спокойствия, уловил в них еще и полное безразличие к моей суете, да и не только к моей, впрочем...
Я и в других городах ежедневно бегаю по своим и не только своим делам, поднимаюсь по этажам, вхожу в одинаковые двери, встречаю почти одинаковых людей, говорю им почти «правильные», «нужные» слова... но сейчас ловлю себя на мысли: «А вот если бы никуда не торопиться, прислониться к нагретой солнцем стене и просто постоять, посмотреть на мир, без суеты, улавливая причинные связи самых малозначительных событий...
По ночам мне снятся странные сны. Какие-то шорохи, шорохи... потом я спотыкаюсь, потом что-то бухает и оказывается, что прямо надо мной зависает небо, бездонное синее небо, почему-то в правильный четырехугольник...
Он стоял в своей излюбленной позе, подперев ногой стену, и курил... Мое внимание опять привлек башмак. Его башмак...
В Москве мы застряли основательно. В Ереван вылетели часа в два ночи. Прилетели под утро, в пять по местному... Ехать в город было бессмысленно, потому как нормальные люди в это время спят. Беспокоить родственников не хотелось. И поэтому мы решили дожидаться утра здесь, в аэропорту, в этом чудноватом и поражающем своей рациональностью здании... Мы определили самое существенное достоинство его — возможность добраться до цели наиболее кратким путем... Только надо знать расположение всех необходимых вам служб аэропорта или иметь некоторые навыки логического мышления...
Холод, непонятно откуда проникающий в здание, принуждал нас кружиться по второму этажу, выискивая любую полезную информацию, чтобы хоть как-нибудь убить время...
Наконец, утомленные и этой ходьбой, и всем предыдущим днем, мы присели. Напротив на банкетках посапывали молодые люди, бесцеременно развалившиеся на них в своих «фирменных» туфлях.
Как можно было заснуть в такой холод, для меня загадка, во всяком случае мне это не удалось, да и моему соседу, армянину из солнечных Гагр, тоже. Неодобрительно оглядев спящих, он чуть покачивая головой, высказался, не удержался: «Что за молодежь пошла? Совсем о людях не думают. Откуда в них такое бескультурье?..»
И действительно, такой сверхсовременный аэропорт, какой только во сне или в фантастических фильмах увидеть можно, и эти парни, развалившиеся на банкетках прямо в туфлях. Все это никак не вязалось... И тем не менее — было.
Старик слегка постукивал своей левой туфлей. Оцепенение, охватившее вдруг меня, прошло, и я понесся в круговерть событий. Оставались считанные дни моего пребывания здесь, а от этой поездки, повторяю, зависело немало в моей жизни... Но этот старик словно преследовал меня
своим каждодневным присутствием,
своими невозмутимыми глазами,
своею черною бородою с проседью,
своими штанами, и курткой, и, наконец...
своими башмаками, наверное, знаменитыми отсутствием шнурков...
В общем, для меня это была загадочная личность, а подойти, познакомиться и времени не было, да и стеснительно как-то... И потому каждое утро я разрывался между делом и желанием все-таки подойти и заговорить с ним... А стоило бы только заговорить... и, возможно, я бы узнал очень многое из его жизни... и кто знает... может, она бы показалась мне неинтересной... И что самое страшное... впечатление от рассвета в то, первое утро, когда я увидел пустырь, ящик и видневшиеся из него башмаки, потеряло бы цену...
Много позже в каком-то фильме я усмотрю «своего» старика, несущего лошадку из папье-маше.
На ночь он прятал ее в подвале, с утра относил в парк или на площадь, смотря где намечались фотосъемки. Мамаши ведь очень любят подобное фото: любимое чадо верхом на лошадке...
Когда же камера приблизит лицо старика, я хорошо разгляжу его невозмутимые глаза. Они всегда такие...
На следующий день мне предстоял очень важный разговор, и я готовился к нему долго. Продумывал возможные ситуации, мое поведение в разных случаях, старался предугадать будущие вопросы и нужные ответы на них...
Завтра решалась моя судьба, а тут старик привязался, с мыслей сбивает, я даже телевизор и тот нормально смотреть не могу: все старик перед глазами...
Это что же со мною случилось?
А тут еще сны эти...
Каждую ночь меня стали мучить кошмары. Снился старик... Черт бы с ним, если б сам только снился, так ведь жену убивает!.. Кошмар! Четыре ночи подряд убивал он жену, и все разными способами, а на пятую ночь — моя очередь вышла!
Подкрадывается он ко мне сзади, с веревкой, петлю уже сделал, все подготовил... и подкрадывается. А я его вижу... в зеркале. Вижу и ничего сделать не могу. Стою, как баран... Чувствую, хочу закричать, а только челюсти судорога свела... От испуга. А его огромное бородатое лицо заполняет собой все зеркало... Его дыхание, прерывистое, согревает мою шею, и я словно чувствую петлю эту, которая затянется через минуту...
От испуга у меня дрожат колени... а тут еще щетина его, противная, мерзкая, тычется в щеку мне... и я просыпаюсь!
Никого!
У самого щетина за ночь выросла, а на старика сваливаешь...
В комнате никого: все на работе. Абсолютная тишина, но я чувствую чье-то присутствие... Но в квартире никого... я обхожу все комнаты, заглядываю во все уголки, шкафы и даже под диван! И, хотя никого нет, я чувствую здесь чье-то присутствие... И вдруг мой взгляд останавливается на шторах. «Может, там...» — думаю. Подхожу с опаской, отдергиваю... Никого. За шторой никого, но за окном я увидел старика...
Он стоял внизу, у самого подъезда, и кормил собак. Собак было много, а хлеба мало, и, когда старик доставал новый ломтик, начиналась суета... Собачья суета...
Он даже не смотрел в мою сторону, но почему его присутствие так ощущалось мною?
День начинался стариком. Им же он обычно и заканчивался. Чертовщина какая-то!
Говорили, что пьет. И сильно! Возможно, и так... но в эти дни я ни разу не видел его пьяным. Мог ли я верить всему тому, что о нем говорилось?
Сейчас же мне представилась возможность понаблюдать за ним со стороны. Редкая возможность. Меня он не видел и потому не мог играть какую-либо «роль», а должен был быть самим собою... Тут, кстати, подвернулся под руку бинокль. Я и не замечал его раньше. Лежал он себе на полке, манил ребятню своими стеклянными глазницами и нисколько меня не волновал, то есть не привлекал внимание, а тут почему-то протянул руку к этому самому месту, нащупал бинокль и автоматически поднес к глазам...
И я увидел его старую кожу, жирную, грязную... длинные красные языки слизывали хлеб с его ладони... Потом я увидел ногти, под ними грязь... и хотел было ужаснуться... но посмотрел на свои и обнаружил, что и они, оказывается, мало чем отличаются от стариковских... И устыдился своих размышлений на этот счет, а чуть позже и вовсе подумал: «Нехорошо как-то... чего это я подглядываю, что это со мною случилось?»
Положение, в которое меня угораздило попасть, стало уже раздражать... А в раздражении я страшен, могу наговорить всяких дерзостей и близким, и нетаковым, и даже самому большому начальству... В таких случаях я вспоминаю Борю...
Боря был большим оптимистом! Работал в нашей конторе водителем на такой красно-желтой машине. У нас ее называли «аварийной». Возили на ней всякое испытательное оборудование, железки, при необходимости в будку с одним выбитым стеклом втискивались и мы... Необходимость возникала часто, так как обслуживаемые нами объекты были разбросаны по двум областям. На них всегда находилось чему забарахлить, и потому командировки тоже случались часто. И продолжительные весьма.
Жили в вагончике из двух отделений. Каждое на четыре места. Нас — семь человек, и потому на пустующей полке — вся кухонная утварь. Мы здесь надолго. Работы много.
На ночь — раскочегариваем печку в тамбуре. Иполучается наподобие «маленького Ташкента»: стоит такая жара, что все ходят в плавках... Но за ночь воздух остывает, и температура опускается, как нам казалось, ниже нуля! Мы трясемся от холода даже под одеялом. И так — каждый день!
С утра на работу. Днем — на обед. Потом опять работа, но вечера все равно выходят длинные-предлинные; ребята режутся в карты, выпивают при случае и «травят» анекдоты... Иначе скучно, тоска заест...
Самый большой оптимист в нашей компании — Боря! Ох, и заводной парень! Я не видел его унывающим, хлюпающим, хныкающим! Была у него привычка всех критиковать, резать правду-матушку без разбору рангов! Но, даже злясь, он оставался оптимистом! Такой вот человек.
Однажды сидим мы в вагончике, картошку жарим на ужин, беседы на всякие важные темы ведем, одним словом, — семейная идиллия. И тут...
И тут открывается дверь, холод мигом врывается в нашу комнату, привнося с двумя пришедшими мужиками еще и какую-то нависшую над нами неопределенность...
Визитеры были не простые — высокопоставленные. Один — из «большого» министерства. Приехал активизировать работу. Сроки поджимали. Могли по головке и не погладить. Уже и народу нагнали, а теперь бегают, размещают. Большой начальник, понятное дело, устроился в гостинице и к нашему вагончику на «лимузине» подкатил. А зашел — не поздоровался даже. За ним и начальник наш, на некотором отдалении. Походили они, посмотрели по сторонам и обнаружили «пустующую» полку.
— Так, сюда одного подселим, — глубокомысленно и удовлетворенно заявил большой начальник-человек...
От такого нахальства мы все опешили, но вот Боря завелся с пол-оборота: «Пшел вот отсюда, дармоед! Ты что, ослеп?! Не видишь, что ли? Люди тут живут! Катись отсюда!»
Начальник, не ожидавший такого отпора, быстро ретировался... Правда, хотел было что-то сказать напоследок, но Боря к тому времени перешел уже на более «откровенное» выражение своих чувств...
Хлопнула дверь за мужиками, и на нас вновь повеяло холодом... Весь вечер гадали мы: что будет-то? Что? Только один Борис не думал, а ходил по вагончику взад-вперед и возмущенно шипел: «У! Дармоед...»
Пришло утро, потом день. Никто не объявился, не сказал дурного слова. И вечером не потревожили... Потом прошла неделя, вторая...
Так мы этого начальника у нас больше и не видели!
Вот и у меня такой характер — с пол-оборота могу завестись, если я в раздражении... А уж если заведусь!.. Мне на глаза лучше не попадаться.Такого наговорю, такое выдам... что и сам иногда боюсь себя в таком состоянии... А каково другим?
Вот и получилась у меня неувязка... два часа спустя в самом важном для себя разговоре я ТАКОЕ сказал! Что все полетело сразу к чертям! Все, что я добивался в течение целой недели. И от одной только фразы, сказанной в раздражении...
От одной только фразы, состоящей из нескольких слов! А вся твоя жизнь перекорежена и висит на волоске... Из-за какого-то старика, живущего на пустыре!
Злой и растерянный, ходил я по городу и никак не мог успокоиться. Моя мысль все чаще возвращалась к тому, что сделаю я со стариком этим, повстречайся он мне сегодня опять... «Убийца! — кричал я про себя... — Убийца!»
И если раньше для меня подобное утверждение казалось предположительным и только, то теперь я готов был поверить этим слухам, или, точнее, факту совершения им злостного убийства... Убийства, но с какой целью? С какой целью? Для чего? Что за необходимость была у него пойти на это?..
Это было весной.
За выходные снег растаял и земля обнажилась, еще не полностью, еще не вся. В тени оставались сугробы, и была земля пятнистой, серо-ржавой и коричневой местами... с белыми пятнами.
Наша «перекачка» осталась без электроснабжения. АВАРИЯ! «Полетел» кабель. Насосы остановились. И нефть — тоже...
Нас вытаскивали из постелей, потому что необходимо было обнаружить разрыв кабеля как можно быстрее, в считанные часы, и дать ток, запустить машины...
Захватив оборудование, мы приехали только к вечеру. Аварийные бригады были наготове, даже экскаватор откуда-то пригнали, чтобы ускорить работы, и ждали только нас.
Место разрыва кабеля удалось установить быстро, и вскоре вся собранная «армада» ринулась туда.
Темнело. Работали поэтому при включенных фарах. Вплотную несколько машин. И наше «аварийка» тут, помогает... Ковш экскаватора вгрызался в землю все ближе и ближе к кабелю... И тут я заметил, что несколько человек куда-то отошли, потом услышал чей-то шепот:
— Где? Что? Когда?
— Тут недалеко... метров триста. Наши нашли. Уже милицию вызвали...
Потом кто-то вертелся между нами и уговаривал сходить, посмотреть... Но нас в эту минуту волновал только один вопрос: кабель и только.
Когда обнажилась жила, нас послали за «вставкой», без нее никак не обойтись... Я сел рядом с водителем. Сам напросился, так как знал о трупе, который должен был случиться нам по пути... Мы ехали уже по проложенной кем-то колее. В ночи была видна только небольшая часть ее, метров на тридцать... Вскоре увидели красный огонек, рядом белый... Фары высветили три фигуры на дороге. Один размахивал фонарями, требуя остановиться. Он был в форме, а те двое — в штатском...
Мы выпрыгнули из кабины. Пока милиционер разбирался с водителем (кто куда?..) я подошел к трупу. Он лежал у дороги, голый, сморщенный. Я удивился даже. Почему такой маленький? Руки сложены на груди. Видимо, уже после...
Картина была страшная.
Ночь.
Поле.
Колея, освещенная фарами...
Милиционер и «штатские».
Шепот в тишине...
Ножевые раны на трупе. Сложенные руки.
И жертвы неестественный короткий рост...
Но самым страшным казалось, КАК УБИВАЛИ ЕГО?! Где-то рядом с нами. Ведь мы жили неподалеку. Всю зиму. Убили ночью. Раздели, чтоб не оставить следов, и бросили в сугроб. Лишь весной солнце растопило снег и труп обнажился... Его нашли в воскресенье днем, ближе к вечеру, незадолго до нас, а теперь милиционеры искали машину, чтобы вывезти труп в город. Для этой цели они и остановили нас, но, убедившись в срочности нашего поручения, отпустили... Честно говоря, мы были рады уехать отсюда поскорее: нашли вставку, подвезли к котловану, но начальство, посовещавшись, решило пайку кабеля перенести на утро. Поэтому остаток ночи мы провели на станции, подавленные увиденным... С трудом заснули.
Ночью я проснулся от странного шороха. Кто-то ходил. Там, за стеной... Я не мог понять: сплю я или это мне только снится. Но «кто-то» там, за стеной, подошел к нашей комнате и стал открывать дверь, которую мы предусмотрительно очень закрыли на все возможные запоры. Этот «кто-то» ковырялся долго и безуспешно...
В общем, делать мне было уже нечего. Билет на самолет куплен, чемоданы уложены, достопримечательности осмотрены, музеи посещены, деньги истрачены и впустую... но не это заботило меня, а мое душевное состояние... Глупость случившегося угнетала меня, а сегодняшняя неудача, но неудача решающая, действовала хуже всякой пытки...
Но странно! Стоило мне только к вечеру увидеть этого старика, и я обо всем забыл! И об обидах, и неудачах, и всех своих огорчениях... Его лицо, невозмутимые глаза, его такая простая и естественная поза поразительным образом успокоили меня... И борода, и волосы с проседью — все это казалось таким знакомым!
Действительно, что я привязался к старику, это же не он за мной подглядывал, а я — за ним... Вот и поделом!
Старик стоял, опершись ногой о стену, курил... Дым от папиросы на холоде был четче, графичней что ли... и привлекал внимание. Я долго смотрел, как он клубится, образуя причудливые формы, ежесекундно меняясь в пространстве... Как он клубится и обволакивает лицо старика...
Я так и не заговорил с ним...
Постеснялся как-то. А может, и испугался? Но чего? Вот и знаю о нем только два-три факта, да видел несколько раз... Все!
А между тем он вмешался в мою жизнь, ворвался необратимо... выбил меня из колеи... и при этом не сказал ни слова в мой адрес, и я даже не могу утверждать, знает ли он вообще о моем существовании...
Этот старик.

Дополнительная информация:

Источник: Журнал “Меценат и Мир” Из книги Л.Осепяна “Телефонный звонок”. Профлитиздат, Рязань 1996г. Публикуется с разрешения автора.

См. также:

Вступление к книге Левона Осепяна "Телефонный звонок" Александр Люсый о книге Левона Осепяна "Телефонный звонок" Сэда Вермишева и Лия Давтян о Левоне Осепяне Александр Баданов о Левоне Осепяне. Меценат с дырой в кармане Журнал “Меценат и Мир”