ОДНОЙ ЖИЗНИ МАЛО
Книга I: гл.1
гл.2 гл.3 гл.4
гл.5 гл.6 гл.7
гл.8 гл.9 гл.10
гл.11
гл.12 гл.13 гл.14
гл.15 гл.16 гл.17
гл.18 гл.19 гл.20
гл.21
Книга II: гл.1
гл.2 гл.3 гл.4
гл.5 гл.6 гл.7
гл.8 гл.9 гл.10
гл.11
гл.12 гл.13 гл.14
гл.15 гл.16 гл.17
гл.18
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Вот пройдем это ущелье, лао, а там и долина Мушская начнется, — повеселел Акоп и, пришпорив коня, впервые за столь долгий путь вырвался вперед.
Конь взмахнул гривой и, разметывая копытами твердый снег, помчался галопом. Акоп несся, полы его бурки развевались на ветру.
Эмин не выдержал. Он догнал Акопа, схватил коня за узду. Его серый конь встал на дыбы, заржал. Эмин огляделся. Не видно ни зги. Горный крутой склон стал незаметно снижаться.
— Далеко ли до вашего селения? — спросил Эмин.
— К полудню доберемся, лао,— ответил Акоп,— село наше называется Цронк.
— Как хорошо домой возвращаться, Акоп!
— Какой там дом,— вздохнул тот,— неужто есть у армянина дом на этой земле, лао? Нету ни дома, ни родных, ни близких, ничегошеньки не осталось.
Акоп умолк. Молчали и братья. Эмин, видать, задел их за живое. И то верно. Что они потеряли там, в Алеппо, если бы здесь у них был дом? В этой стране у них некогда была земля. Земля — это чудо у твоих ног, которое делает человека человеком, это дом, семья, родина. Что он без нее?! Ничто. А у этих людей отняли все.
Эмин почувствовал тяжкую боль в груди. Непередаваемую, невыносимую. Он бешено погнал коня. Тот понесся вперед.
Ровная дорога неожиданно пошла под уклон. Эмин, почувствовав, что несется вниз, подтянул узду.
— Это ущелье Гедангялмаз,— объяснил Акоп, догнав его.— Его так турки называют. «Пойдешь — назад не воротишься». Так вот, ага-джан, понял?
— Как не понять? — еле удержался в седле Эмин.— А что ты скажешь, если мы всех их в ущелье сбросим, а?
— Кого? — не понял Акоп.
Эмин усмехнулся этой наивности и только махнул рукой. Медленно, часто оборачиваясь, следя за своими спутниками, он ехал дальше.
Вскоре они спустились в ущелье. Маленький ручеек тихо журчал подо льдом. Впереди простиралась широкая равнина. Ни в ущелье, ни на плато снега почти не было. Ветер все развеял. Погода неожиданно изменилась. Казалось, зима и снег остались наверху, на острых вершинах и склонах далеких гор. А в ущелье стояла поздняя осень: листопад, деревья в разноцветном уборе.
Легкой рысью миновали несколько холмов, и Акоп, остановив коня на одной из возвышенностей, подал рукой знак, чтобы все приблизились.
Эмин, восхищенный красками поздней осени, отстал и теперь пришпорил коня. Конь сорвался и галопом помчался вперед. Вскоре перед спутниками предстала удивительная картина.
Эмин, который повидал на своем веку много стран, бывал в Персии, Англии, Голландии, Германии, остановился, завороженный пейзажем родной земли: вокруг белоснежные горы, вершины которых окутывали облака, и только в одном месте, словно по велений чьей-то могучей руки, горы расступились — начиналась Мушская долина.
На востоке виднелись горы Немрут и Гргур, тянущиеся своими широкими склонами до озера Ван. С севера простирались Бюраканские горы с вершинами
Аватамк и Карке. На юге шла Таврская горная цепь — высокая, недосягаемая.
Две реки — Евфрат и Меграгет, два серебряных пояса, которые делили Мушскую долину,— спускались с далеких гор, сливались, «обнявшись, словно две сестры», и устремлялись вдаль.
Поблизости и вдалеке были разбросаны селения. Легкий, нежный туман прозрачной дымкой обволакивал долину. Издалека туман этот казался дымом, вьющимся из труб. Но можно было подумать, что это дымились невидимые отсюда пожарища.
Чтобы развеять сомнения Эмина, который стоял неподвижно, устремив взгляд вдаль, Акоп сказал:
— Туман это, ага-джан, смотри, там Муш виднеется, а это вот дорога, так по ней до церкви святого Карапета рукой подать.
Туман, покрывавший долину, был удивительно подвижен. На какое-то мгновение он исчез, будто невидимая рука отогнала его за горные вершины.
Акоп не смотрел по сторонам. Могучая сила — любовь к родной земле, тоска по ней — влекла его вперед. Он торопился, словно там, в далеком и глухом Цронке, его кто-то ждал, и вдруг запел:
Муш — сладостный край,
Туман твои горы докрыл,
Северный ветер зовет,
Объятья свои мне открыл...
Эмин молчал, слушал и вспоминал далекие времена армянской истории.
— Акоп,— позвал он,— ты слышал о Тароне?
Акоп, перестав петь, приблизился. Подъехали Арут и Агаси.
— Знаешь, армянская история начинается здесь, на этой земле! — горячо воскликнул Эмин.— Видишь эти развалины, эти древние храмы? Здесь почитали богиню Астхик. Говорят, красавица богиня любила купаться в водах Арацани. Юные князья мечтали увидеть ее и прятались в близких к реке скалах. И богиня, желая избавиться от любопытных глаз смертных, покрыла все вокруг туманом. С тех пор Мушская долина всегда в тумане...
Здесь Григор Лусаворич,* возвращаясь из Кессарии, по дороге в страну Араратскую разрушил все языческие храмы, разбил идолов и сказал: «Поклоняйтесь тому, что вы раньше сжигали, и сжигайте то, чему поклонялись». И стали армяне почитать крест. И с того дня стала горькой их судьба, ибо вера христианская оказалась слабой по сравнению с магометанской. Ваши духовные отцы учили нас покорности и смирению, обещая, что душа ваша в мире ином будет счастлива. Но, став рабами, вы потеряли и душу.
_______________________
* Григор Лусаворич (Лусаворич — дословно просветитель) — основатель христианства
в Армении (301 г.).
_______________________
Эмин умолк. Он был взволнован и разгневан. Живо вспомнилась встреча с крестьянами из селения Дженис. И он сказал:
— Это ваша страна, Акоп, Арут и Агаси. Родная земля ваших предков. Не забывайте этого. Я говорю правду, на небе — бог, на земле — вы. Не склоняйте
головы перед беззаконием.
— Э, лао, отвернулся от нас господь. Что поделаешь. На полях сейчас вместо пшеницы просо сеют. Огороды наши переворотили, деревья все повысыхали, народ разбрелся по белу свету...
Навстречу всадникам приближалось нечто похожее на арбу. Странную арбу, напоминающую скорее сани, которые еле волокли две изможденные клячи. Несчастный крестьянин погонял их. Он торопливо опускал хворостину на костлявые крупы лошадей, те вздрагивали, на мгновение ускоряли бег, но через минуту замедляли ход и снова плелись как прежде.
— Палхир*,— объяснил Эмину Акоп, заметив, что ага удивленно разглядывает диковинную телегу.
_______________________
*Палхир — телега без колес.
_______________________
— Что это такое?
— В деревне совсем телег не осталось. Если есть у кого, так его богачом считают и отбирают у него; если корова есть — угоняют, богатей, мол, случается, и убивают. А несчастному крестьянину что делать? Все отдает, только бы голову целой унести.
— Эх, Акоп, и вы все! Кому нужна такая жизнь?!
Тут и смерть краше.
— Верно говоришь, лао, никому не нужна,— неожиданно ответил Акоп.
Когда Эмин и его провожатые приблизились к крестьянину, он быстро отвел лошадей в сторону, снял папаху, прижал к груди и застыл на месте, обнажив седую голову. Во всем его облике была такая покорность судьбе, что Эмин невольно хлестнул своего коня. Увидев поднятое кнутовище, крестьянин сгорбился еще больше.
Когда они отъехали, Эмин остановился и посмотрел назад. Возница, погоняя лошадей, быстро удалялся.
— Чего он испугался, Акоп?
— А он подумал, ага-джан, что ты турок-чиновник.
И Акоп объяснил, что если армянин, например, обрабатывает пашню или огород, то подать, которую с него дерут, в пять раз больше, чем подать с турка или курда.
— Теперь армяне, ага-джан, огородов не разводят. И скотину не держат, выгонов нету, не пускают.
Эмин не знал, что и отвечать. Он слышал кое-что, но реальность была куда страшнее, чем его представления о ней. Армянин на своей земле подобно птице бескрылой. Дрожит, бьется, как рыба об лед. Что же это, совсем голову потеряли? Необходимо разбудить их, поднять...
— А вон и село наше, недалеко уже,— показывая рукой на долину, сказал Акоп.
— Да, это селение наше,— враз подхватили Арут и Агаси, словно вид родной деревни развязал им языки.— Ага-джан, гляди, красотища какая!
Но Эмин посмотрел на Акопа, а потом перевел взгляд на братьев. Господи, какие похожие у них глаза, темно-карие с поволокой, грустные. И сколько тоски было во всем их облике, тоски по земле, по плугу, по пашне, по дому...
— Едем в селение,— сказал Эмин,— в ваше селение, в ваш дом!
— Ага-джан, ага-джан, не надо. И вправду не надо. Да и кого там найдешь? В Муш поедем, лао. Муш — большой город. Там сам мутасариф* сидит.
_______________________
* Мутасариф — градоначальник.
_______________________
«Князя нет, государя им не хватает,— подумал Эмин с горечью,— ваши хозяева невежественные мутасарифы или гаймагамы*. Что с вами будет, господи, когда же вы наконец поймете, что вы сами хозяева своей судьбы, что нельзя жить так вот, мучаясь и прозябая? Нельзя!»
_______________________
* Гаймагам — предводитель уезда.
_______________________
Эмин пришпорил коня, пытаясь избавиться от терзающих его мыслей. Но мучительные раздумья, казалось, настигали его, не давали покоя, это состояние
не покидало его до самого Муша.
Наконец после полудня над склоном горы показался дымок — Муш, такой когда-то далекий, такой недосягаемый, был совсем близко. Город раскинулся на равнине у северного подножия Таврского хребта, близ холмистых гор Кордуэна и Тиранакатар.
Сначала Эмин не сообразил, что это Муш. Ему почудилось, что он видит какой-то заброшенный город. Акоп, стремительно летевший на коне, догнал его и крикнул:
— Гляди-ка, ага, вон на холме крепость Мамиконянов!
Эмин удивленно взглянул на проводника. Акоп, бедный, ничего не ведающий Акоп, которого, казалось, не интересовали ни прошлое, ни настоящее, ни памятники родной страны, за два дня изменился, стал доверчивее. Значит, рассказы Эмина не прошли даром, усилия его не напрасны! Бедный армянский крестьянин, он стал понимать самого себя, понимать окружающее.
Когда они проехали еще немного, стали отчетливо видны развалины крепости. Целыми оставались лишь незначительная часть крепостной стены и башни. Полуразрушенные башни были по-прежнему внушительны и грозны.
Удивительная страна Армения: где ущелье и река, там мост, где возвышенность — там укрепленная крепость, где глубокие обрывы и тихие уголки — церкви и монастыри, кресты — хачкары*...
_______________________
* Хачкары — каменные надгробья с изображением креста, богато украшенные
орнаментом.
_______________________
Эмин был восхищен крепостью князей Мамиконянов, ее неприступностью. Его, который еще в Англии изучил фортификацию, поражал гений предков, возводивших эти древние сооружения. Там, в старом Альбионе, он не имел ни малейшего представления о них. И вот, оказывается, фортификация была известна его предкам еще многие века назад.
У подножия крепости князей Мамиконянов и раскинулся город Муш. В верхней своей части он шел чуть наклонно, занимал ближайшие плоские холмы и постепенно спускался к равнине. На востоке ее находилось небольшое живописное ущелье, куда стекали бурные воды речки Муш, сливающейся здесь с Меграгетом.
На склонах одного из холмов теснились армянские кварталы: Верин, Брути, Святой Марии и, наконец, Дзори. Здесь было обилие фруктовых деревьев, виднелись укрытые снегом виноградники.
Однако сам город произвел на Эмина грустное, даже удручающее впечатление. Грязные узкие улочки, кое-где прямо на мостовых навозные кучи. Шириною всего в несколько шагов улочки эти, неизвестно где возникая, тянулись мимо однообразных строений и неожиданно упирались в изгородь или ворота. А рядом пролегали другие.
Базар находился в центре города, у мечети Алладин Бея. У основания ее вытянутого минарета располагалась небольшая лавчонка. Сновали продавцы фруктов, торговали оружейных дел мастера, кожевники и седельники. Прямо на улице, у грязной канавы, ашбаз* жарил на низеньком мангале кябаб. Быстро поплевывая на ладонь, он нанизывал на шампуры мясо и прилаживал их над огнем. Вокруг толпились привлеченные вкусным запахом горожане и голодные собаки...
_______________________
* Ашбаз—торговец (турецк.).
_______________________
Эмин с отвращением отвернулся. Но когда они проехали базар, почувствовал голод и предложил Акопу заглянуть в какую-нибудь «приличную» харчевню.
— Слушаюсь, ага,— обрадовался Акоп. Видать, кябаб турка не давал ему покоя.
— А здесь можно хорошо пообедать, Акоп?
— Я знаю, лао, неплохую харчевню. Туда мы и сходим. Там чисто да и вкусно.
Проехав по нескольким узким улочкам, они остановились у небольшого дома. Широкие двери строения открывались прямо на улицу. Деревянные ставни, напоминающие большую ширму, были раскрыты.
Они вошли в харчевню. Хотя Эмин был среднего роста, он чуть было не стукнулся головой о притолоку. Внутри помещение было довольно просторным, с высоким потолком. Пол земляной, твердый, будто из черного туфа.
По стенам и на середине комнаты стояли грубо сколоченные столы и скамьи. Вторая дверь вела на кухню, где было несколько огромных луженых котлов, из которых валил пар.
— Хочешь умыться, ага? — Акоп кивнул на висящий на стене рукомойник. Полотенце было грязно-серого цвета.
Эмин быстренько умылся и, стираясь ни к чему больше не притрагиваться, вытерся собственным платком, а потом присел у первого попавшегося стола, решив поскорее закончить эту трапезу. Акоп с братьями молча стояли у стола. Эмин сделал знак рукой. Они смущенно сели.
Тут же появился хозяин харчевни. Он уже заметил «досточтимого» гостя и поспешил обслужить его сам. Был он худым и высоким, что казалось странным для владельца такой харчевни.
— Что прикажет ага?
Эмин заказал первое попавшееся блюдо, которое назвал хозяин, у него уже кружилась голова от тяжелого воздуха харчевни. Он торопился утолить голод и уйти отсюда.
Принесенное блюдо отвратительно пахло. Эмин отодвинул тарелку, хотя его спутники были, видно, очень голодны и стали уплетать за обе щеки. Видя, что ага не ест, они тоже перестали жевать и один за другим отодвинули тарелки. Эмин встал. Поднялись и они.
— Где мы проведем ночь, Акоп? — спросил Эмин во дворе, с наслаждением вдыхая холодный вечерний воздух, принесенный со снежных гор.
— В квартале Дзори. Там у меня родичи.
— Ну так чего же мы ждем? Поели-попили, а теперь в путь,— улыбнулся Эмин.
— Ха-ха-ха, лао, и вправду наелись досыта — до отвала,— подхватил шутку Акоп.
Дома в турецком квартале были маленькими и низкими, без окон на улицу, однако построены далеко один от другого. Такого в армянских кварталах не увидишь. И это не ускользнуло от острого взгляда Эмина, но Акоп объяснил, в чем дело, и все стало понятно. Годы подряд турки незаметно теснили армян с просторных равнинных земель. И сейчас их дома казались прижатыми один к другому чьей-то сильной, жестокой рукой. Крыша одного дома зачастую становилась двориком другого, эта нескончаемая вереница жилищ напоминала широкую лестницу. Многие строения висели над обрывами, подобно ласточкиным гнездам.
— Армяне живут только здесь? — спросил Эмин.
— Только здесь, ага. Да и негде больше.
— А этот холм? — Эмин показал на открытое место у турецкого квартала, которое переходило в равнину.
— Боятся, лао, там селиться.
— Боятся, боятся! Сколько же можно бояться?
Когда проезжали по кварталу Дуз-Махал, Акоп с тревогой взглянул на видневшееся вдали двухэтажное строение:
— Казармы. Там сейчас аскеры. У них и пушки есть.
— А много их? Сколько сотен будет?
— Много, ох как много,— Акоп посмотрел на братьев, едущих следом, словно ожидал, что они скажут. Арут и Агаси утвердительно кивнули и повторили:
— Ох, ага, много-премного.
— Сколько же? Не можете сказать?
— Да тыщи три будет.
— Валла, почем мне знать? Дай срок, порасспрошу, а потом тебе скажу.
Эмин снова сделал пометку в записной книжке. Он заносил местоположение всех старых, но надежных крепостей, отмечал и новые, включая казармы и сторожевые посты.
Когда они въехали в квартал Дзори, Эмин еще раз удивился. Навстречу им шла женщина, наверняка армянка,— при виде их она отвернулась к стене и стояла так, пока мужчины не проехали. В первый раз Эмин не придал этому значения, но когда такое повторилось, изумился.
Эмин показал Акопу на женщину, отвернувшуюся к стене, и спросил, что это значит. Может, она боится, думает, что они турки? Но Акоп объяснил, что страх здесь ни при чем, глядеть на чужого мужчину — позор. Так и дома: женщина не имеет права показываться гостям; и в церкви: место, где стоят женщины, отделено специальной перегородкой.
Это произвело на Эмина тяжкое впечатление. Он знал из истории, что у него на родине женщина не была порабощена так, как в Турции или Персии. Невольно вспомнилось, что писал об этом историк V века Егише: «Жены нежные страны Армянской, взращенные в ласках и него, на своих подушках и ложах, ныне босые и пешие шли к дома молитвы, неустанно молились о том, чтобы вытерпеть великие лишения. Те, что с детства своего были вскормлены мозгом телят и яствами из дичи, существуя травоядием, как дикие животные, принимали пищу с великой радостью и вовсе не вспоминали привычную изнеженность. В черное окрасилась кожа их тел, так как днем они были палимы солнцем, а все ночи напролет лежали на земле...»
Но где они, где красивые жены армянские?.. Красоту крадут гаремы. Люди живут в страхе. Боятся всего и вся, даже на мужчин смотреть страшатся. Бедные армянские женщины...
— Ну вот и добрались, ага,— прервал грустные раздумья Эмина Акоп.
Эмин подтянул поводья, огляделся. Стены дома были сложены из крупных, почти неотесанных камней. Над воротами огромный камень, украшенный резьбой, который, вероятно, принесли сюда из какой-то древней крепости или храма.
Акоп подошел к закрытым воротам, поднял маленький железный молоточек, который был подвешен к двери, и постучал три раза. В небольшом окошечке показалось женское лицо. Увидев их, женщина растерялась и тотчас исчезла.
— Зало*,— позвал Акоп по-турецки и попытался открыть дверцу ворот. Но она была заперта.
_______________________
* 3ало — тетя.
_______________________
Жена дяди Акопа, как они потом узнали, застыдилась, да вдобавок немножечко испугалась, увидев столько незнакомых мужчин, и покрепче заперла ворота.
Акоп постучал снова, на этот раз дверцу открыл подросток.
— Отец дома, Григор? — спросил Акоп и, узнав, что отца нет, оттолкнув мальчишку, вошел.
Его тоже сначала не узнали. Потом послышались оживленные голоса, радостные возгласы, и ворота тут же отворились. Всадники въехали во двор.
Дом был одноэтажный, каменный и чем-то напоминал жилище старосты в Дженисе. Во всю длину стены тянулся балкон на тяжелых столбах, на которых можно было возвести не один, а несколько балконов.
Когда входили в дом, Эмин увидел у стены двух играющих малышей. Он подошел к ним. Армянские дети говорили по-турецки. «Этот невидимый вишап* потихоньку заглатывает весь народ»,— с горечью подумал он.
_______________________
* Вишап— чудовище.
_______________________
— Пойдем в оду, ага,— прервал его мысли Акоп, беря на себя обязанности хозяина. Видя, что Эмин стоит недвижно и смотрит на детей, он попытался объяснить: — Это внуки дядьки Крпо.
— А я-то подумал было, что это турецкие дети,— покачал головой Эмин, хотя вовсе и не думал так.
— Что ты говоришь, лао? — улыбнулся Акоп.
— Так почему же они говорят по-турецки? Что же это, они не знают родного армянского?
— Как не знать?! Знают. Дома все больше по-армянски, а вот на улице, так там по-турецки...
— Эх, Акоп, Акоп... Не надо мне ничего объяснять. И без того душа болит. До чего же мы дошли! И еще радуемся, что живы! Да к чертям такая жизнь! Зачем жить, если у тебя язык вырывают?
Эмин махнул рукой. Лицо его было печально. Он был огорчен еще и оттого, что знал — Акоп его не понимает.
— Идем,— тихо простонал он,— идем в дом, Акоп.
Они спустились по ступенькам из туфа. В лицо пахнуло сыростью земляного пола. В углу стояла довольно широкая тахта, на ней лежали разноцветные домотканые коврики — карпеты. И пестрые подушки — единственное яркое пятно в этом сумрачном подвале. Низкий потолок, с прогнивших бревен местами свисает почерневший камыш. Из окна напротив, если можно назвать окном узкое отверстие, не проникали ни свет, ни свежий воздух.
Эмин устало опустился на тахту. Он не мог освободиться от тяжких впечатлений, и не только сегодняшнего дня — всех последних недель. Порабощенная земля, его обездоленные земляки... Раньше он все-таки не представлял, насколько несчастна его родина. Все отняли у армян: имущество, дом, утварь, землю. Но это еще меньшее из зол. Страшнее то, что у них отняли историю, отняли даже воспоминания о героических делах далекого прошлого, о славе предков – сделали все, чтобы они не ведали, кто они и зачем родились на белый свет.
Никогда в жизни не забудет Эмин встречу в первой армянской деревне. Ни старые, ни молодые, ни дети ничего не знают. Все исковеркано, развращено, убито. Целые поколения искалечены, под самый корень подрубили некогда цветущее дерево Армении.
Что же дальше? Если раньше, там, за тысячи верст отсюда, в Калькутте, в Англии, даже в Германии, в тяжкие дни Семилетней войны, он мог строить смелые планы, то сейчас все оборачивалось полной неопределенностью. Да, он приехал сюда, приехал, но сумеет ли что-то совершить, чего-то добиться, к чему его готовность пожертвовать собой? Что даст одна-единственная свеча, когда вокруг мрак, который сгущается с каждым днем?..
Зажгли огонь. Да, нужен свет! Но не этот жалкий, тусклый. Нужна лампада. Нет, костер, пылающий костер, который сумеет рассеять мрак и согреть холодные, замерзшие сердца.
— Добро пожаловать, ага, доброго здоровья! Ты свет очей наших, в сердце нашем, лао!
Эмин с трудом поднял голову. Перед ним стоял незнакомый мужчина с усами и бородой. Одет он был так же, как и Акоп, в капе*, сшитой из меха, подпоясанный широким разноцветным поясом и в шароварах. В тяжелой руке он сжимал папаху и не моргая глядел на Эмина как на какое-то заморское чудо.
_______________________
*Капа — мужская верхняя одежда, подобие архалука.
_______________________
— Это Крпо,— представил его, входя, Акоп.— Мой дядя. Он только что вернулся.
— Принимаешь гостя? — спросил его Эмин, чтобы нарушить молчание, так как Крпо смотрел на него в упор, и довольно дерзко.
Крпо, конечно, не понял, что сказал человек, сидящий перед ним, и вопросительно взглянул на Акопа, словно ожидая, что тот найдет выход из затруднительного положения.
— Он говорит,— многозначительно произнес Акоп,— мол, рад гостю аль нет?
— Вай, как же так? Разве можно такое, гость от бога,— и Крпо снова нетерпеливо переступил с ноги на ногу. Ему, видать, очень хотелось узнать, кто же такой его гость. Потому что он так ничего толком и не понял.
— Ага англичанин и еще армянин,— опять заговорил Акоп,— в страну нашу едет. Дело у него есть.
— Добро пожаловать! — сказал Крпо.— Доброго пути...— И, почувствовав, что вышло не очень-то любезно, добавил: — Добро, оставайся. Мой дом — твой дом, мой оглушах* — твои слуги, ага.
_______________________
* Оглушах— семейство (турецк.).
_______________________
Эмину снова вспомнились дети, говорившие по-турецки. Целое поколение гибнет. Он медленно произнес:
— Нехорошо, Крпо, нехорошо.
— Что, ага? — испуганно произнес Крпо; решив, что гость недоволен приемом, и добавил: — Все будет хорошо, ага...
— Плохи дела, Крпо.— А затем спросил: — Есть у тебя ружье?
— Есть, ага. Славная берданка. Я ее зарыл. В тот год, лао, турки уж очень здесь лютовали, так мы в горы подались.
— Молодец, Крпо. Так я и думал. Ты гляди, берданка у него. Ты ее береги, в порядке содержи. Придет срок, сгодится она. Понял?
— Приказывай, ага-джан.
— Ну а теперь, Крпо, сходи-ка позови соседей. Таких же, как ты, с ружьями, понял?
— Погоди, лао, сейчас поесть принесут, стол накроем.
— Не надо. И ты с ним сходи, Акоп. Объясни им, зачем я сюда приехал.
Немного погодя ода наполнилась людьми. Стало теплее. Соседи Крпо, близкие и дальние, пришли поглядеть на «английского армянина», послушать, что он им поведает.
Эмин молча смотрел на собравшихся. Те же усталые, нерадостные лица, те же одежды, немного потертые или поновее, те же заботы и невзгоды. Все они, как и те, которых он встречал в селениях, на дорогах, казались потерянными, живущими поневоле на этой земле...
Эмин, не зная, с чего начать, неожиданно стал рассказывать им свою жизнь — как он рос в Персии, как попал в Калькутту, почему отправился учиться в Англию. Рассказал и о том, как добирался из Англии к ним. Вспомнил Тарон с удивительными памятниками старины. Оттуда свет пролился на страну армянскую. Там, в маленькой часовне Аштишата, покоится прах одного из великих армян — Саака Партева. Неподалеку деревня Ацик, где родился другой просветитель, гениальный человек — Месроп Маштоц. Они принесли стране армянской письменность, укрепили дух народа.
— А мы забываем наш язык, нашу письменность,— вздохнул Эмин.— Внуки Крпо говорят по-турецки. И твои. И твои...— обращался он к стоящим перед ним крестьянам.— Что же дальше? Вы считаете себя армянами,— да, вы армяне, пока знаете свой язык. Но кем станут ваши дети, внуки?
Голос Эмина звучал настойчиво, требовательно, громко. Люди понимали, что этот «английский армянин» говорит что-то важное, но что, не могли сразу сообразить.
— Ага,— сказал один,— дома мы по-армянски говорим. А на улице, ага-джан, как же нам быть, ведь эти неверные слышат, гяурами зовут и измываются над нами.
— И все оттого, что вы забитые, темные и непросвещенные, ведь у вас и школы-то нет. Будь у вас школа, поняли бы вы меня и ваши дети поняли бы...
— В церкви священник читает нам проповеди,— произнес Крпо,— но у нас мало детей...
— Послушайте меня. Завтра же я пойду в церковь, потолкую со священником. Все, у кого есть дети, должны отдать их в школу, в армянскую школу. Мы погибаем, понимаете, погибаем, надо о детях подумать.
Он на секунду умолк. И решил, что самое время снова обратиться к «Истории Армении» Хоренаци. Потянулся к карману. «Господи, что же я, пришел бороться или проповедовать?— подумал он и сказал себе:— Но это тоже борьба, и не менее тяжкая!»
— В селении Хорни, в Муше родился Мовсес Хоренаци. Он мучился той же болью, теми же заботами, что сейчас я. Он тоже видел несчастья армян и скорбел о них.
Эмин открыл «Историю Армении» и начал читать известный плач:
— Сетую о тебе, земля Армянская, сетую о тебе, страна благороднейшая из всех стран севера: нет у тебя более ни царя, ни иерея, ни советника, ни учителя! Мир возмутился, вкоренился беспорядок, потряслось православие, невежество упрочило лжеучение.
Жалею о тебе, церковь Армянская, омрачено благолепие твоего святилища, лишенного мужественного пастыря и его сподвижника. Не вижу более разумное твое стадо пасущимся на зеленом лугу, покоящимся у вод, ниже собранным в овчарне и защищенным от волков: оно рассеяно по пустыням и крутизнам гор».
Он поднял голову. Люди стояли в молчании, на лицах их было смятение. Так, наверное, было и много веков назад. Что же изменилось? Ничего.
— Ага, ты почему не читаешь? — спросил Крпо, выражая желание остальных.
Эмин медленно закрыл книгу. Посмотрел на людей. Крпо, Акоп, Арут, Агаси стояли взволнованные. Что ж, хорошо, что это их взволновало. Нужно уметь воодушевить их, уметь найти слова, которые поднимали бы людей на борьбу.
Он огляделся и неожиданно поверил в то, что сумел увлечь этих людей, вселить в них надежду, зажечь в душах огонь.
Книга I: гл.1
гл.2 гл.3 гл.4
гл.5 гл.6 гл.7
гл.8 гл.9 гл.10
гл.11
гл.12 гл.13 гл.14
гл.15 гл.16 гл.17
гл.18 гл.19 гл.20
гл.21
Книга II: гл.1
гл.2 гл.3 гл.4
гл.5 гл.6 гл.7
гл.8 гл.9 гл.10
гл.11
гл.12 гл.13 гл.14
гл.15 гл.16 гл.17
гл.18
| Дополнительная информация: |
| Источник:
Эдуард Авакян,"Одной жизни мало". |
| См. также: |
| Ованес Гукасян, Воскан Ереванци |